Девушка выругалась сквозь зубы. Бросила на хохотунью испепеляющий взгляд — Аля надеялась, что он кажется таковым, — вытряхнула из сумочки мобильник и заткнула уши наушниками. Клава Кока под кукольную музыку заканючила, чтобы её забрали пьяную домой. Сквозь эти настойчивые мольбы пробивался, ввинчивался в каждую паузу между нотами старушачий гомон. Але оставалось только уткнуться носом в узкую полоску стекла между шторкой и рамой и терпеть. Вдоль дороги бежали домики, указатели, заправки, опушённые пышной зеленью, но вид перестал казаться Але манящим.

Невероятно, но среди этой какофонии ей удалось задремать. Правда, ненадолго — на повороте Аля тюкнулась лбом о стекло и очнулась. Во сне, стремительно ускользающем из памяти, она ожидала приёма врача, а вперёд очереди в кабинет лезли люди, изуродованные ноздреватыми опухолями. Аля не возражала. У неё было стойкое предчувствие, что доктор приготовил ей дурные вести. Дрянь, а не сон.

Она потёрла ушибленный лоб. Наушники свалились на колени, и из комка спутанных проводов доносился комариный писк очередного дарования из Black Star.

Старуха, которая сидела впереди, размеренно билась затылком о спинку кресла. Аля забыла и про ушиб, и про скомканные наушники. Ей показалось, что сон продолжается и невесть откуда взявшийся доктор примет женщину без очереди. Её соседка никак не реагировала на поведение подруги, продолжая горланить тётке из соседнего ряда.

— Витальк. — Аля пихнула локтем парня, который тоже успел задремать.

— Ого, — оценил он, почесав себе темя под панамой. Может, продолжил бы комментарий, но тут рука припадочной резко, будто вырвавшаяся из корзинки мамба, взметнулась к окну. Ногти, длиннющие, рубиновые — настоящие когти, — заскребли по стеклу.

— У неё приступ, что ль?

— Не похоже, — ответил Виталик без особой уверенности. Он подался вперёд, желая убедиться. Тотчас старуха среагировала на движение и обернулась, вперившись глазами в Алю. Старуха так неестественно сильно вывернула шею, что приобрела сходство с тучной совой в рыжем парике. Невольно Аля вспомнила какой-то древний ужастик, в котором одержимая злым духом девочка вытворяла подобное.

По крайней мере старуха была в сознании.

Хорошо это ли плохо? Аля не знала. Она физически ощущала на себе совиный взор бездонно-чёрный, с оливковой искрой, глаз: будто два шершавых пальца с крючковатыми когтями слепо шарили по её щекам, скулам, бровям… Когда взгляды — против Алиной воли — встретились, голова у девушки закружилась, словно призрачные пальцы вошли ей в мозг и начали месить.

Тем временем когти старухи всё вытанцовывали на стекле психоделическую чечётку, всё выстукивали дробно самое странное и завораживающее ASMR из всех, когда-либо созданных и выложенных на YouTube. Будь Аля сейчас на ногах, они бы её подвели.

Она заставила себя улыбнулась старухе: чрезмерно приветливо, так, чтобы улыбка могла восприниматься как вызов.

— Zdravo! Давайте знакомиться! Я Аля. And you10?

— Свинникова, да оставь ты её, — предостерёг Виталик. — Эти мне твои случайные знакомства…

— Дружба — это магия, Омонов.

— Она тебя даже не понимает, — не сдавался Виталик, и тут старуха обратила свой взгляд на него. Морщинки умильно побежали от уголков её глаз до самых висков: старуха просияла под маской.

— Vitka, — промурлыкала она. Виталик пожал плечами. — Vitka.

— Вот и ты завёл себе друга, — невинным голоском заметила Аля. В глубине души она была рада, что старуха переключила внимание на парня.

— Счастье-то какое, — пробубнил Виталик. — Всю жизнь мечтал.

Аля снова улыбнулась старухе. Но та неожиданно отвернулась, будто вспомнив некое событие, которое требуется срочно обдумать. Рука, царапавшая стекло, бессильно упала. Старухина соседка что-то сказала рыжей, после чего обе сипло и неприятно расхохотались: будто вороньё сорвалось с кладбищенской ограды.

Обычно дружелюбие помогало Але разрядить обстановку, но сегодня этот приём впервые подвёл. Напротив, воздух в автобусе точно сгустился, пространство сжало девушкины плечи. В семь лет Аля играла с мальчишками на стройке — она была той ещё пацанкой — и забралась в какую-то трубу, где и застряла. Дожидаясь подмоги, она пыталась не разреветься — и всё-таки разревелась к самому приходу взрослых. В накалённой солнцем трубе было душно, как в микроволновке, пахло ржавчиной и крысами. Голоса дружков снаружи казались громкими и искажёнными, точно между собой насмешливо перекликались чудовища, лишь прикидывающиеся людьми. Сейчас то давнее чувство (клаустрофобия? предчувствие угрозы? — Аля не знала) вернулось. Аля опустила ладонь на Виталикино колено и сжала.

Он истолковал жест по-своему.

— О-ля-ля. Сохрани свой запал до Ульциня. Нам ехать ещё час.

«Час езды! — повторила она про себя, убирая руку и отстраняясь. — Я ведь не разревусь, как в той трубе? Вот будет номер»

Занавеска колыхнулась и мазнула Алю по щеке. Вкрадчиво, щекочуще: ветхий саван, отслаивающаяся змеиная кожа. Аля отшатнулась от окна и обхватила себя руками.

Ей внезапно захотелось чесаться и мыться. Ей захотелось домой. Не в гостиничный номер — в Россию.

Виталик отрешённо ковырял ногтем крохотное бурое пятнышко на спинке переднего сиденья. «Шарк-шарк». Будто пытался таким способом познать, что это за пятнышко цвета ржавчины.

Жара в автобусе не спадала. Аля чувствовала каждую каплю вязкого, как масло, пота, выступающую на лбу, шее и плечах. Капли скатывались между лопатками к пояснице, точно дети с горки. Несмотря на духоту, изнутри Алю обдало холодом. Желудок свернулся в покрытый инеем узел и из глотки к языку вскарабкалась горечь.

Виталик продолжал скрести обивку, найдя новое пятнышко, покрупнее. С видом учёного, корпящего над сложнейшей теоремой, разгадка которой способна или спасти мир, или погубить. Аля захотела осадить Виталика, из её обожжённого горла готов был вырваться крик, когда внезапно услышанное слово заставило её осечься.

Слово, знакомое каждому жителю России.

Аля закусила губу и навострила уши.

Слово повторилось:

— Блядь, — и следом, с другого ряда, прилетело ответное: — Сука.

Глаза Али расширились до ломоты.

В нескончаемую, кажущуюся неразборчивой болтовню старух, от которой мелко дребезжали оконные стёкла, невпопад врывались родные ругательства:

— Мяу-мяу-мяу, мразь, мяу-мяу-мяу, дура, мяу-мяу-мяу, гнида, мяу-мяу-мяу, падла.

«Славянские языки похожи». Аля попыталась уцепиться за эту мысль, как за спасательный круг. Славянские языки похожи, и то, что у родственных народов одинаковые ругательства… возможно, не так ли?

Вот только зачем старухам понадобилось сквернословить? Аля не представляла.

Виталик тем временем забил на свою теорему и клевал носом, натянув панаму на глаза.

— Виталь!.. — сдавленным голосом позвала Аля. — Вита-аль.

«Мяу-мяу» исчезло и очищенное от черногорских слов сквернословие хлынуло по салону непрерывным помойным потоком:

— Жопа-овца-тварь-пидорюга-соска-мразота-сволочь-шалава-дегенератка-потаскуха-стерва-говно…

Кажется, ни одно ругательство не повторялось.

Аля впилась ногтями в нижнюю губу. Это сон, просто дурной сон. Не было другого объяснения.

Резь в губе и привкус крови сказали ей