По волосам на затылке пробежала лёгкая щекочущая волна. Муха. Аля мотнула головой. Щекотка пропала, но тотчас вернулась. Аля махнула рукой, отгоняя насекомое. Кончики пальцев чиркнули по чему-то упругому и гладкому. Она с омерзением оглянулась и упёрлась взглядом в нависший над спинкой её кресла орлиный нос, который выпирал над медицинской маской старухи, сидевшей позади.

«Она меня нюхала? Нюхала?!»

В аэропорту Тивата Аля забегала в туалет, но сейчас её кишечник вновь налился невесть откуда взявшейся тяжестью.

«Самое время!»

Лицо старухи отдалилось от спинки Алиного кресла — будто глубоководная рыбёха, заглянувшая в иллюминатор батискафа, безмолвно отступила в пучину. Глаза старухи сверкали взбудоражено и весело.

— Виталька, проснись! — Аля пихнула парня ногой, продолжая коситься на чокнутую бабку.

— Приехали? — причмокнул губами Виталик.

— Виталик, давай выйдем.

— Чегой-то ты? — Он поправил панаму. — Это как понимать, Свинникова?

— Поймаем следующий автобус.

— Здесь? — Виталик с сомнением посмотрел направо. Окно с другого борта заливала лазурь, едва опалённая снизу персиковым румянцем заката. Они ехали по горной дороге над Адриатическим морем.

— Кого ты здесь поймаешь? — протянул Виталик плаксиво.

— Кого угодно. Автобус, попутку… хоть ишака!.. Такси вызовешь.

— Не пойму твоих капризов. То ты рвалась: «скорей-скорей», теперь выйти хочешь. До Ульциня меньше часа… — Он вдруг хитро подмигнул. — А у тебя, случаем, не ПМС, а?

— Они здесь все крезанутые! — выпалила Аля.

— Тихо ты! — Виталик округлил глаза. — Услышат.

— Они не понимают ни черта! — огрызнулась Аля, понижая голос, и тотчас подумала: ой ли?

— Ты послушай, что они несут, — добавила она шёпотом.

Старушечье «мяу-мяу» вернулось. Никаких ругательств.

Виталик не понял.

— Пожилые леди любят общаться, — пояснил он. — Южный темперамент. Я ж говорил.

— Нет, они… перестали… Они ругались на русском, пока ты дрых.

— О-о. Весь мир ругается на русском. Горжусь Родиной.

Аля решилась на крайние меры.

— Виталька, — пообещала она. — Если сейчас выйдем, разрешаю делать со мной до утра всё, что хочешь. Даже каждую ночь. А не выйдем, до конца отдыха справляйся сам.

На лицо Виталика выплыла растерянная улыбка.

— Это удар ниже пояса. — Он предпочёл решить, что Аля всё же шутит. — После таких угроз ребята идут искать секас на стороне.

— Виталь. — Аля тронула его за плечо. — Пожалуйста. Я очень прошу. Давай сойдём. Мне здесь реально жутко.

— Да отчего? — Он недоумённо оглядел салон, но Аля уже видела: поддаётся. Её сердце забилось чаще, подстёгиваемое предвкушением свободы.

А затем горло сжало в спазме слезливого ужаса.

Речь старух сделалась низкой, гортанной, резонирующей. Не голоса — осиное жужжание. В нём Аля опять услышала знакомое слово, но на сей раз не матерное.

«Смерть». Слово мощно врывалось в старушечий гвалт, превращая тот в подобие футбольной кричалки:

— Мяу-мяу, мяу, СМЕРТЬ. Мяу-мяу, мяу, СМЕРТЬ. Мяу-мяу, мяу, СМЕРТЬ.

— Каждую ночь, — подмигнул Виталик, думая о своём. Каким бы пугающим не оказалось её положение, Аля нашла в себе способность ужаснуться и другому: вот за этого валенка она хотела выйти замуж? — Что захочу. И золотой дождь? Каминг-аут: я всегда мечтал попробовать. В пассивной роли… Ну а чего?!

«Дождь будет коричневым, причём сейчас, если не оторвёшь, наконец, свою жопу от сиденья», — угрюмо подумала Аля.

— С превеликим удовольствием, — сказала она вслух.

Виталик оторвал жопу и, сграбастав рюкзак, поплёлся по автобусу, неуверенно озираясь.

Старухи разом смолкли. Если бы не шум мотора и гул пульсации в ушах, Аля решила бы, что оглохла. Внезапное молчание пассажирок испугало её куда больше, чем нескончаемый, полный ругани и проклятий гомон. Стараясь не выказать страх, Аля неуклюже выбралась в проход. Ударилась макушкой о полку. Забрала рюкзак и пошла по проходу, стараясь не задевать старушечьи бока, которые свисали с кресел тюками несвежего теста. Задача не из простых — автобус пьяно вилял на серпантине и Алю бросало то в одну сторону, то в другую. Впереди за лобовым стеклом пейзаж — дивные балканские виды, небо и вода — мотылялся на поворотах, как возвращающийся под утро домой гуляка. Алю начало мутить. Она продвигалась, упираясь ладонью в потолок и ощущая на себе пристальные взгляды старух, из чьих лап намеревалась ускользнуть.

«Не подавать виду. Выйти из автобуса. Дождаться следующего. Ничего сложного»

Она начала верить, что получится. Даже убедила себя — почти, — что ничего угрожающего не происходит. Просто иногда лучше перестраховаться — ради собственного спокойствия. И эти…

Палец одной из старух шершаво, с нажимом, чиркнул по её ноге. Сверху вниз. Точно пробовал на вкус.

Аля притворилась, будто не заметила.

…и эти бурые разводы на полу — того же цвета, что и пятнышки, которые недавно ковырял ногтем Виталик, — всего лишь ржавчина.

Последний что-то втолковывал водителю на смеси русского с английским, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. Водитель взирал на него, позабыв о дороге. На мучнисто-белых щеках Ждуна проступила кислая испарина. Виталик закончил, толстяк пискнул и непонимающе поднял сдобные плечи.

— Стоп, — присоединилась подоспевшая Аля. — Выход. Izlaz. We need to get off here11.

Лицо водителя сохраняло идиотическое выражение. Аля пустила в ход крайний довод:

— A toilet! Туалет! — И показала сперва на свой живот, потом на зад.

Взор толстяка просветлел. Тягучая улыбка раздвинула обвисшие щёки. Водитель понимающе закивал. Пара закивала в ответ.

Автобус продолжал ехать.

— Эй! — Аля постучала кулачком по двери. — Тук-тук. Izlaz. Мы izlaz здесь.

— Nema izlaza, — пискнул шофёр, отворачиваясь и всматриваясь в дорогу. — Zabranjeno12.

У Али затряслись руки.

— Почему «забранено»?!

— Горы! Горы! Остановка нет.

Дрожь перекинулась на ноги.

— Виталь, — воскликнула Аля в слезливом ужасе. Получился какой-то сиплый взвизг.

Туша Ждуна стекла влево, он пошарил под панелью и извлёк оттуда — здесь у Али возникло ощущение, что её затянуло в чужой сон — ночной горшок.

— Туалет! — воскликнул водитель радостно.

На дне горшка коричневели витиеватые, как письмена на древнем языке, загогулины черкашей. Аля выпучила глаза до онемения, они стали словно прибрежные камни-голыши.

— Да иди ты вон! — протрубила она, отшатываясь.

Виталик со скучающим видом поплёлся назад.

— Ты куда?! — вспыхнула Аля.

— Свинникова, ну а чего? — всплеснул руками предатель. — Раз здесь выхода нет. Может, дотерпишь? Если сядешь и не станешь шевелиться…

— Какой же ты… — На миг она даже позабыла страх. — Какой же ты Виталик!

Она развернулась к двери и двинула её ногой. Подошвой кроссовки, прямо в стекло.

— Открывай! — Повторила удар.

Замахнулась для третьего, и тут сидевшая справа от выхода старуха схватила Алю за запястье. Кроссовка, взметнувшись, зачерпнула пустоту.

Аля опустила глаза. Бабкины жилистые пальцы с бордовыми ногтями вдавились в её кожу до стремительно разливающейся синевы. Глянула выше и встретилась со старухиными буркалами, люто сверкающими над