разбросанные вещи, художник вдруг закричал: «Девочки! Вы умницы!» И бросила к мольберту. Так в центре картины появилась главная ее деталь – раскрытый, брошенный чемодан…

Я всегда относился к Зое Сергеевне с восхищением. Она регулярно принимала холодный душ, голодала по Брегу, делала физзарядку. Как-то я привел к ней телевизионщиков. Юная в ту пору Катя Громова была в восторге от того, как Зоя Сергеевна в свои семьдесят лет воздушно ходила на высоченных шпильках.

Когда она ушла из жизни, то, разбирая ее переписку, я находил дружеские письма директора Феодосийской картинной галереи Николая Барсамова, поэта Николая Тарасевича, десятки книг с автографами крымских поэтов, писателей. Со смертью Зои Сергеевны Туршу я остался последним крымским представителем этого некогда многочисленного рода.

Пашин Сергей Иванович (1924–1987) Учился он в так называемой артиллерийской школе. То есть, уже по окончанию десятилетки сразу же становился кадровым командиром Красной армии. В 1941 году в возрасте семнадцати лет вместе с аттестатом зрелости получил лейтенантские кубики и ушел на фронт. В 1942 году судьба привела его в чехословацкий батальон Людвига Свободы, впоследствии развернувшийся в бригаду, корпус.

В его составе прошел всю войну и закончил её в Праге. Когда в 1962 году я гостил в его семье, он служил в аппарате Министерства обороны. Каждый вечер он удобно располагался в кресле и с наслаждением читал «Руде право» – единственную чешскую газету, которую можно было достать в Москве. Ему даже присвоили звание Почетного гражданина Праги. Было у него двое детей Сергей и Света. Пару раз они приезжали к нам в Крым. Именно от Сергея Ивановича Пашина я услышал рассказ о том, что раньше коренными москвичами считались те, кто жил в Москве до пожара 1812 года, потом те, кто жил до отмены крепостного права, потом те, кто поселился до первой мировой… Себя он с гордостью относил к коренным москвичам, по-моему даже к «до-пожарным».

Полякова Надежда Матвеевна (1914–1989)

Родная сестра моего отца. «Тетя Надя». В нашем роду увлечение рифмоплетством передавалось как-то зигзагами. Из пятого поколения этим «грешил» Ананий Туршу, в следующем Зоя Туршу, Сергей Пашин, Надя Полякова.

Замуж она вышла за односельчанина периода жизни в Ханышкое Валентина Борцова, который вскоре поступил в авиационное училище. В эвакуации бедствовала. Муж вернулся после войны в тяжелой стадии туберкулеза. Врачи считали, что он уже не жилец, но своей заботой она подарила ему еще пятнадцать лет жизни, но очень дорогой ценой – заразилась и умерла ее дочь Леночка, заразилась сама.

Поскольку она жила в Кривом переулке в одном дворе с бабушкой Аней, то каждый наш поход туда сопровождался получасовой инструкцией мамы о том, что бы я в квартиру тети Нади я не входил, а если и вошел, то, чтобы ничего не трогал, сразу же у бабушки вымыл руки…

Нельзя сказать, чтобы я действительно понимал, насколько это серьезно, но их внешний вид, худоба невольно вызывали чувство сострадания. Впоследствии, когда они ушли из жизни, я с удивлением узнал, что в 1943 году полк отца и полк, в котором служил дядя Валя, входили в состав одной дивизии 202-й авиационной бомбардировочной дивизии. По-моему об этом они даже не знали, так как при встречах никогда о войне не вспоминали.

Как я понял из его рассказа, туберкулез он подхватил в самом конце войны, когда в процессе какого-то контрнаступления весной 1945 года немцы загнали их в Дунай. Тогда он сильно простыл, ну а делее – туберкулез.

Не знаю почему, но выйдя замуж, Надежда отказалась поменять фамилию и стать Борцовой.

Вероятно, с неё началась печальная традиция, когда мои близкие родственники уходили из жизни, а их квартиры уходили неизвестно куда, а мне доставались семейные альбомы, документы, ордена, книги…

Тоже самое было и по линии родных мамы. В значительной степени все это было предопределено жесткой позицией отца, который терпеть не мог «никаких махинаций». Поскольку все упиралось в прописку, квартира за квартирой уплывали государству.

В отношении тяти Нади мне на всю жизнь запомнился такой эпизод. Однажды, когда я был уже молодым человеком, в наш марьинский дом пришел незнакомый человек. Спросил, может ли он видеть дядю Дженю Полякова. Когда папа вышел во двор, он протянул ему фотографию, на которой были две девушке – комсомолки. Одна из них была очень похожа на актрису Наталью Варлей в «Кавказской пленнице». Отец сразу узнал девушек на фотографии и почему-то по-татарски сказал: «Бу – Эсма Яшлавская, бу кардашим Надя».

Впоследствии точно такую же фотографию я обнаружил в ее альбоме. В тот год они были учащимися профтехшколы. Молодой человек оказался сыном подруги Дилявером Бутуковым фотокорреспондентом какой-то среднеазиатской крупной газеты.

В отличии от моего отца тятя Надя интересовалась караимским прошлым семьи. Именно от нее ко мне со временем перешло несколько редких книг по караимской тематике. Так у меня даже появились «двойники». Когда на одной из научных конференций, зная, что на ней будет Мусаев. Я специально взял его грамматику караимского языка и попросил поставить свой автограф. Увидев эту книгу, он был тронут, и с горечью заметил, что у него не осталось ни одного экземпляра. Поскольку у меня их было две, я без колебания подарил ему, а сам, таким образом, остался без автографа. Если бы мне тогда сказали, что я инженер-автомобилист, преподаватель «Пассажирских автомобильных перевозок» в автотранспортном техникуме стану доктором исторических наук, профессором кафедры истории университета – я бы никогда не поверил.

Поляков Евгений Матвеевич (1911–1992) Приступая к этому разделу своего труда, я нахожусь в самом затруднительном положении, так как, обладая очень интересной информацией, прекрасно понимаю, что не имею морального права перегружать книгу, поскольку Евгений Поляков, Зоя Молоденкова, Юрий Туршу, Лидия Кононович, Сергей Пашин, Володя Пашин, Надя Полякова имеют абсолютно равные права в этой книге, и потому отсылаю заинтересованного читателя к моей книге «Воздушные разведчики – глаза фронта» которая в 2014 вышла в Москве в респектабельном издательстве «Центрполиграф» и пока еще есть в книжных магазинах и, конечно, размещена на всевозможных сайтах. Тут, честно говоря, даже не знаешь огорчаться этой открытой краже интеллектуальной собственности или радоваться бесплатной рекламе.

В силу этого я постараюсь написать об отце предельно кратко и только в связи с караимской тематикой. Он свободно говорил на татарском языке, однажды в Бахчисарае поразил меня тем, что прочитал какую арабскую надпись. Оказалось, что в школе они учились на арабской графике. После смерти отца волей-неволей воспитывался в караимской среде и очень обижался на мать, зато, что она скрыла от