подполковника такой характер был – если он чего приказал, так весь личный состав встает по стойке «смирно» и исполняет тот приказ беспрекословно.

Так что я стою, то есть сижу, смирно и думаю, что же делать.

И приходит в мою нетрезвую голову мысль.

Я тихонько Ваське Куницыну, который рядом со мной сидел, рассказал про свой неприкосновенный запас. Он у начальства был в доверии. Вышел тихонько из-за стола и отправился в мою комнату.

Отправился – и пропал.

Ну, а я к тому времени был уже не слишком трезвый и забыл, куда Васю послал.

Посидели мы еще немного, допили, что оставалось, и подполковник скомандовал по домам расходиться. А перед тем как разойтись, каждый сотрудник должен опечатать вверенное ему помещение.

Ну, я опечатал свою комнату и пошел домой. И проверять ничего не стал, потому что чего там проверять? И к тому же я на тот момент сильно выпивши был.

А Вася, оказывается, когда пошел за добавкой, достал бутылку из тайника и не удержался – выпил самую малость. Но он и до этого немало на грудь принял, так что этой малости ему хватило, чтобы окончательно отключиться.

И пришел он в себя только глубокой ночью.

Долго понять не мог, где он находится и что с ним случилось. А когда понял, сильно расстроился: комната-то заперта и опечатана, и впереди – три дня праздников…

Позвонил он мне, а я – непосредственному начальнику майору Птицыну. Птицын, хоть и начальник, человек был неплохой. Но как услышал, что случилось, сильно рассердился. Потому что ему всего полгода до пенсии оставалось, и хотелось эти полгода дослужить без нареканий и неприятностей. А если подполковник узнает, какая у нас история приключилась – так не миновать всем головомойки, оправдает он свою фамилию…

В общем, Птицын пар выпустил, подумал и приказал Васе сидеть в комнате до самого понедельника и не рыпаться.

Так и просидел Василий, можно сказать, в одиночном заключении три дня. Правда, у него бутылка была из тайника, чтобы примириться с действительностью, и сухарей он нашел полпачки на закусь, но все равно удовольствие маленькое: у людей праздник, а он там один кукует, сухарями хрустит.

И еще одна неприятность у него случилась: он с женой тогда в сложных отношениях был, а тут – ночевать не пришел и вообще три дня домой не являлся!

Он, конечно, утром жене позвонил, рассказал, как дело вышло, да только она ему не поверила.

«Можешь, – говорит, – после этого домой не возвращаться! Оставайся у той потаскухи, у которой ночевал!»

Мы с Птицыным ей после тоже звонили, Васины слова подтвердили – но она и нам не поверила.

«Вы, – говорит, – мужики, все козлы и кобели, вечно друг дружку выгораживаете».

Так что Васина семейная жизнь после того корпоратива пошла прахом, а сам Вася на меня затаил обиду. Хотя не сказать, что это исключительно моя вина была, если бы не стал он тогда пить из заначенной бутылки – ничего бы и не было…

– Не пора ли перейти к делу? – прервала Надежда воспоминания старого мента. – Я понимаю, что вам хочется поговорить, но у меня, между прочим, семья!

– А я как раз и перехожу к делу! – заверил ее Фалалеев. – Короче, понял я, что на Василия рассчитывать не приходится, ничего он для меня не станет делать, а если услышит про тот тайник за батареей – так вовсе слетит с катушек. Единственное, спросил я его, не знает ли Василий, где сейчас мой знакомый медэксперт, работает ли он по-прежнему в нашем отделении. А то, говорю, что-то его мобильный не отвечает.

А Василий мне на это с явным удовольствием говорит:

– Неудивительно, что его мобильный не отвечает. Он его наверняка давно уже пропил или потерял по пьяному делу.

– Как так, – говорю. – Да он и не пил никогда!

– Это раньше он не пил, а после того, как тебя уволили, он тоже недолго продержался. Привязалось к нему начальство – то за одно взгреет, то за другое, а потом проверили его рабочий стол и нашли там пакетик с амфетамином. Ну и пригрозили: или пойдешь под суд за хранение наркотика, или увольняйся!

Он уволился, долго искал работу, а его никуда не брали. Видно, начальство наше постаралось. В конце концов, с трудом пристроился в морг. И от расстройства, что ли, запил. А там, в морге, со спиртным проблем нет, он совсем сошел с круга. По пьяному делу покойников перепутал. Главное, какую-то большую шишку хоронили, а он вместо него бомжа бесхозного положил. Тогда уже тамошнее начальство его пригрозило по статье уволить. А ему деваться некуда – упросил оставить там же простым санитаром. Так теперь и работает…

И на этой веселой новости Василий повесил трубку.

Я еще какое-то время посидел, подумал.

Уж больно мы с тем экспертом выходим невезучие. Не оттого ли это, что мы с той злополучной аварией связались, слишком много про нее узнали?

Так или иначе, по всему выходило, что никто мне в бывшем родном отделении не поможет, никто документы из тайника не достанет, придется на собственные силы рассчитывать.

А как, скажите, туда попасть, когда меня начальник велел и на порог не пускать?

А тут как раз пришел хозяин одного гаража из тех, что я охранял. Петрович, говорит – это отчество мое такое, – Петрович, покрась у моего гаража ворота! Вот тебе краска, а вот и бутылка за работу!

И тут меня осенило.

Взял я у знакомых маляров заляпанный краской комбинезон, прихватил ту краску, что мне хозяин гаража принес, надвинул на глаза кепку и отправился в отделение.

Дежурный на входе говорит – кто такой? Куда идешь? Кто разрешил? Где пропуск?

А я кепку на глаза пониже надвинул и говорю ему – что, сам не видишь, кто я такой? Маляр я, четвертого, между прочим, разряда! Меня из РСУ прислали кабинет какой-то красить! Ваше начальство с нашим договорилось, так что давай пропускай, мне до обеда управиться надо, потом у меня на другом объекте наряд!

Дежурный меня сперва не хотел пропускать. Ничего – говорит – не знаю, приказа не было, и пропуска у тебя не имеется!

Ну, я ему отвечаю – хорошо, тогда я обратно к себе в РСУ возвращаюсь, так своему начальнику и скажу, что ты меня не пропустил. А мой начальник подполковнику Звереву передаст… твоя, кстати, как будет фамилия?

Дежурный как про Зверева услышал, так сразу в лице переменился. Ладно, говорит, иди, только чтобы недолго, и начальству на глаза не попадайся!

Я ему – да мне и самому долго у вас ошиваться неохота, у меня своих забот хватает, а начальство твое меня не волнует, это оно тебе начальство, а мне оно никто.

Короче, прошел таким манером в отделение, поднялся на второй этаж, толкнулся в свой кабинет.

Дверь была