– Смотрите в оба. Увидите что-то настораживающее – дайте мне знать.

Настораживающее. Это что? Наглухо заколоченные дома? Изрешеченный пулями минивэн?

– Хотел я подождать до темноты, – пробормотал Толстяк, барабаня пальцами по стеклу. – Знал, что так будет лучше. Если камеры в рабочем состоянии, у них наверняка есть регистрационный номер и все прочее.

– Я позабочусь о номерах, – пообещал Лиам.

Толстяк открыл рот, но ничего не сказал, лишь прислонился головой к окну.

– И кто за нами гонится? СПИ? – спросила я, когда мы пересекали очередной железнодорожный переезд.

– Хуже, – вздохнул Толстяк. – Скиптрейсеры. Охотники за головами.

– Ряды СПИ значительно поредели, – пояснил Лиам. – Так же, как и Национальная гвардия. Про местную полицию и говорить нечего. Если у них не окажется здесь своего охотника за головами, с нами все будет в порядке.

Следующие слова поразили меня до глубины души.

– Награда за каждого пойманного ребенка – десять тысяч долларов. – Толстяк повернулся ко мне. – Страна разваливается, как карточный домик. Ничего уже не будет хорошо!

В отдалении шумел поезд. Этот звук я слышала в Термонде каждую ночь. Впившись ногтями в бедра, я закрыла глаза и сидела так, пока гул не стих. А потом Лиам вдруг спросил:

– Зеленая, ты в порядке?

Вытирая лицо, я задумалась, отчего оно стало влажным – от дождя или от слез. Ничего не ответив, я съежилась на заднем сиденье. Мне хотелось поучаствовать в разговоре об Ист-Ривер, рассказать, что существует миллион мест, где Беглец мог бы организовать лагерь, помочь решить эту загадку. Но я выбрала молчание.

Хватит вопросов, пора перестать себе лгать! Самый страшный из монстров не имел никакого отношения ни к скиптрейсерам, ни к СПП. Нет. Настоящий монстр сидел сейчас на заднем сиденье минивэна. И в любой момент грозил себя рассекретить.

В какой-то миг музыка отключилась.

Тишина салона нервировала меня гораздо больше опустевших дорог и ровных рядов покинутых домов. И только Лиам все время пребывал в движении: посматривал в окно на заброшенные города, пытался настроить радио, стучал пальцами по рулю. Однажды он посмотрел в зеркало заднего вида, и наши глаза встретились. Всего на долю секунды, но у меня свело желудок так, словно он провел кончиками пальцев по моей раскрытой ладони.

Щеки вспыхнули, но внутри я осталась все тем же куском льда. Глаза Лиама на миг потемнели, и я успела заметить в глубине нечто похожее на разочарование.

Толстяк чем-то хлопал. Видимо, на коленях у него лежала книжка, потому что он открывал и закрывал ее, снова и снова, не отдавая себе отчета в своих действиях.

– Хватит, – взорвался Лиам. – Ты его порвешь.

Толстяк тут же остановился.

– Может, нам попробовать… самим? Без Беглеца?

– Ты и вправду готов рискнуть?

– Джек бы рискнул.

– Да, но Джек… – Голос Лиама стал тише. – Давай лучше не будем рисковать. Разберемся с этим на месте.

– Если доберемся до места, – фыркнул Толстяк.

– Джек? – Я поняла, что задала вопрос вслух, лишь перехватив взгляд Лиама в зеркале заднего вида.

– Не твое дело, – огрызнулся Толстяк.

Лиам оказался ненамного откровеннее.

– Он был нашим другом, соседом по комнате в лагере. Мы пытались… пытались связаться с его отцом. Это одна из причин, почему мы ищем Беглеца.

Я кивнула в сторону сложенного листка бумаги.

– Он написал перед побегом письмо?

– Мы все написали, все трое, – сказал Лиам. – На случай, если кто-то в последний момент сдрейфит или… не выберется.

– Джек не выбрался. – Слова Толстяка резанули острее ножа.

За окном проплывали величественные колониальные особняки, переливаясь всеми цветами радуги.

– Не важно. – Лиам откашлялся. – Мы хотим передать письмо лично в руки. Сначала пытались обратиться по адресу, который дал Джек, но дом оказался конфискован. Отец Джека оставил записку, что поехал в Вашингтон искать работу, но не оставил ни адреса, ни телефонного номера. Помощь Беглеца нам бы не помешала – хотя бы просто выяснить, где он сейчас.

– Может, отправить письмо почтой?

– Почту начали вскрывать примерно через два года после того, как тебя забрали в Термонд, – пояснил Лиам. – Правительство контролирует любые источники информации. И ездит всем по ушам, мол, сбежавшим детям не причиняют вреда, лишь переправляют в маленькие чудные лагеря. Боятся, наверное, что правда выплывет наружу.

У меня не нашлось подходящего ответа.

– Прости, – пробормотала я. – Зря я об этом спросила.

– Все нормально, – сказал Лиам после затянувшейся паузы. – Нормально.

Трудно сказать, в какой момент я все поняла. Может, когда Лиам слишком сильно сжал руль. Или когда задержал взгляд на боковом зеркале, глядя вслед давно уехавшей серебристой машине. А может, когда он ссутулился и втянул голову. Не нужно было смотреть в боковое зеркало, чтобы все понять.

Медленно, стараясь никого не потревожить, я пробралась к передним сиденьям. Зу и Толстяк погрузились в созерцание проплывающего за окном пейзажа.

Перехватив мой взгляд, Лиам кивнул в сторону бокового зеркала. Должно быть, это означало – «посмотри сама». Так я и сделала.

За нами на расстоянии двух автомобилей тащился старый белый пикап. Сквозь завесу дождя было трудно разглядеть, сколько там человек – один или два. Отсюда они казались гигантскими черными муравьями.

– Интересненько, – делано безразлично сказала я.

– Да, – сквозь зубы ответил Лиам. Мускулы на его шее напряглись. – Добро пожаловать в Западную Вирджинию, штат величественных гор и родину чудесных песен Джона Денвера[9].

– Может, – медленно начала я, – нам лучше остановиться и свериться с картой?

Это был наилучший способ прояснить ситуацию. Лиам собирался свернуть на шоссе Джорджа Вашингтона – гораздо более просторное, чем наша извилистая дорога. Если грузовик преследовал нас, водителю нужно было остановиться, тем самым обнаружив себя. До сих пор он вел себя мирно, не проявляя агрессии. Но если это и впрямь были охотники за головами, им необходимо было нас выманить.

Мы свернули с Гордон-роуд, и Черная Бетти замедлила ход: ей не слишком нравилось ехать в горку. Лиам с запозданием включил поворотник. Мое сердце ухнуло в пятки. Водитель грузовика тоже включил поворотник, но другой. Мы поворачивали налево, они – направо.