Чтобы не вздумала возражать, сразу пошел дальше.

Посвященная Кетцалькоатлю, то есть мне, пирамида Утренней звезды (Венеры), как ее назовут в будущем и как я назвал сейчас, имеет прямоугольное основание сорок на сорок метров и пять ярусов общей высотой двадцать два. Плюс на вершине храм высотой около пяти метров: базальтовые прямоугольные колонны-статуи в виде воинов высотой четыре с половиной метра, вооруженных атлатлями, поддерживают каменный фриз и гонтовую, необычную здесь, крышу. Делать ее из каменных плит или черепицы стремно, потому что сейсмическая зона. Обрушение каменной или черепичной крыши, разбившейся при падении, сочли бы дурным предзнаменованием, а нескольких и даже всех деревянных плашек — вряд ли. Вернуть их на место будет делом пары часов. И не убьют никого, случайно оказавшегося в храме во время землетрясения. Грани пирамиды украшены барельефами в виде орлов, ягуаров, пум, койотов и змеиной пасти, державшей человеческий череп, а фриз храма — орлами и ягуарами, пожирающими человеческие сердца (не проследил я, а переделывать было поздно). Наверх вела лестница из трехсот шестидесяти ступеней — по количеству дней в году, причем пять «несчастливых» дней без названия в счет не шли. Подняться по ней — это по высоте, как на седьмой или восьмой этаж дома, а по количеству ступенек — раза в два больше. То есть жрец должен быть в хорошей физической форме, которую я и продемонстрировал, добравшись первым до храма.

В центре его под крышей был черный с зелеными вкраплениями, базальтовый куб с длиной ребра около метра. В верхней грани имелось углубление в форме шарового сегмента с диаметром круга сантиметров восемьдесят и глубиной около двадцати. Предназначалось оно для жертвенной крови.

Дождавшись, когда поднимутся все жрецы и рабы с корзинами, в которых были жертвы — индюки, змеи, рыбы, и обступят меня со всех сторон, я проткнул иглой кактуса бедро, дождался, когда вытечет капля крови, собрал ее указательным пальцем, после чего нарисовал в центре углубления почти незаметный крестик. Этого хватило, чтобы молодой жрец-глашатай проорал, что Кетцалькоатль пожертвовал свою кровь во благо всех жителей Толлана. Внизу радостно прореагировали массы.

Вообще-то во время такого рода редких, торжественнейших мероприятий старшие жрецы и жрицы соединяются тонкой веревочкой, пропущенной через крайнюю плоть мужских членов и срамные женские губы и пропитанной их кровью. Я на такое изуверство не согласился.

Я обернулся к девушке, которая стояла строго за мной, и приказал, показав на корзину со змеями:

— Принеси в жертву самую крупную.

Один раб подал ей нож из обсидиана, а другой достал из корзины извивающуюся, темно-коричневую гремучую змею длиной около метра, держа ее ниже головы со светлыми полосками и чешуйками возле носа, передал девушке. Молодая жрица абсолютно спокойно взяла гадину, отнесла к кубу, возле которого одним движением снесла ей голову, упавшую рядом с ним, и ловко, не уронив ни капли крови, подхватила тело, наклонив так, чтобы стекала в углубление. Кровь у гремучей змеи была красная, хотя я был уверен, что потечет какая-нибудь бледная жидкость. Жрецы следили за действиями девушки с напряженным интересом. То ли пытались понять, какого черта она делает в храме, куда доступ разрешен только старшим жрицам, то ли есть особый кайф наблюдать сестроубийство.

— Год будет удачным! — объявил я, будто это зависело именно от действий девушки.

Глашатай известил об этом горожан, которые опять восхитились очень громко.

Дальше за дело взялись жрецы по старшинству, которые принялись мастеровито обезглавливать птиц, гадов и рыб, вырывать у них сердца и кидать в углубление, пока не наполнилось кровью почти до краев. Тела жертв складывали в корзины, чтобы потом сварить и съесть. Варят здесь не на огне, а закидывая булыжники, нагретые на костре, в керамический или каменный сосуд с мясом и водой. Процесс этот долгий, особенно когда готовят сразу всего человека в чем-то типа греческого пифоса с широким плоским дном и без ручек. Зато вкус у сваренного так мяса совершенно другой, интереснее, скажем так. Про человечинку пока не знаю или знаю, но пока не догадываюсь.

Глава 3

31

По окончанию жертвоприношений мы все спустились с пирамиды, после чего пошли на стадион для игры в мяч, где я открыл соревнование. Поскольку игра меня абсолютно не интересовала, сказал, что пойду посмотрю, как готовят жертвенное мясо, а судить матч поручил Матлакшочитлю, что тот счел великой честью. Номинально он и так считался моим заместителем, а доверив судейство, я как бы официально утвердил его в этой должности. Пусть торчит на стадионе, не мешает мне.

Само собой, пошел я не смотреть, как кидают горячие булыжники в керамические сосуды, а в свой дом, где сейчас было пусто, потому что все, включая слуг и рабов, смотрели игру. Это сейчас второе, после жертвоприношений, зрелище у центральноамериканских индейцев. Молодая жрица молча шла за мной. Судя по тому, как избегала встретиться со мной взглядами, она знала, что сейчас будет. Может быть, не совсем четко представляла, что почувствует, потому что сексуального опыта не имела.

В полутемной комнате без окон, куда жиденький свет попадал только из коридора, я снял с себя головной убор из перьев кетцаля и всю одежду, украшенную яркими, разноцветными перьями попугаев, небрежно швырнув их на гамак, который заменял мне комод для одежды. Спал на изготовленной специально для меня, каменной лавке, застеленной матрацем, набитым капоком сейбы, и сверху шкурой ягуара, убитого мной. Затем я повернулся к девушке.

В полумраке упругие сиськи с черными напряженными сосками казались бесконечно сексуальными. У полумрака восхитительная способность подстегивать воображение. Я рывком справился с веревочками, удерживающими короткую набедренную повязку на узкой талии девушки, после чего кусок красно-белой тонкой хлопковой ткани бесшумно соскользнул по стройным ногам на каменный пол. Волосы на лобке были выбриты. Ни разу не видел, чтобы аборигенки делали так. У меня появилось подозрение, что девушка тоже из будущего, как минимум, из двадцатого века. Поэтому и действовал дальше так, как со своей современницей, пусть и не опытной, но теоретически подкованной, насмотревшейся порнухи. Начал с твердых, закаменевших сосков. Молодая жрица не мешала и отдавалась молча, даже не стонала от удовольствия, хотя по учащенному громкому сопению не трудно было догадаться, что ей очень приятно.

Кувыркался с ней долго, наверстывая упущенное за несколько лет. Полежу, отдохну немного и опять целую ее податливые губы, залажу на теплое гибкое тело. После каждого раза она становилась смелее, дотрагивалась до меня, а в последний раз даже погладила мой затылок.