Она оглядывается через плечо и подпрыгивает на носочках.

— Я всегда надеялась на снежное Рождество. Если на подходе еще больше снега, нет никаких шансов, что он растает до великого дня.

Я ворчу в ответ, потому что проще вернуться в режим чудовища, чем столкнуться с реальностью разрыва отношений, отослать ее или заделать эту дыру в моем сердце.

В относительной тишине мы отправляемся в город. Я остаюсь в стороне, пока Айви покупает собачий корм, принадлежности для выпечки и заглядывает в несколько магазинов на Мэйн-стрит. Я настаиваю на том, чтобы заплатить за еду, и не заглядываю ни в один из других магазинов.

Когда мы поднимаемся на холм, я бормочу:

— Со всеми этими вещами, похоже, ты переезжаешь к нам.

— Мы должны быть женаты, чтобы я могла это сделать.

Улыбка появляется на моих губах, но я подавляю ее. Нет. Ни за что. Я начинаю придумывать, как отправить ее к Фрэнки или Томми. У него есть дополнительная спальня, если только Джио там не остановился. Хотя, зная самого шикарного Коста, у него наверняка есть номер люкс на курорте.

Когда мы возвращаемся в дом, хвосты Птички и Лося виляют. Один большой. Один маленький. Оба дружелюбные и преданные. Оба свежевымыты и носят на шее плетеные красные, белые и зеленые ленточки, оставшиеся от марафона по упаковке подарков, в знак благодарности от мисс Рождество.

Вечнозеленая гирлянда обвивает перила. Перед окном светится елка. На столешнице стоит тарелка с печеньем. Айви уже оставила слишком большой след в моем доме. В моей жизни. В моем сердце.

После того как разжигаю огонь и подбрасываю несколько поленьев, я говорю:

— Нам нужно поговорить.

Наполнив шкафы продуктами из города, она замирает, затем медленно опускает руку и поворачивается.

— О чем?

Я скрещиваю руки перед грудью.

— Ты пытаешься сделать жизнь похожей на один из тех фильмов «Холлмарк», которые смотрит Фрэнки.

— Мне хочется верить в рождественские чудеса. — Судя по тону ее голоса, она чувствует, что что-то не так. То, что катится к нам и набирает обороты со вчерашнего вечера. Пора оттолкнуть ее с дороги, подальше от меня.

— Айви, я не уверен, что мы… я увлекся.

Девушка не двигается.

— Что? — медленно спрашивает она.

— Это. Мы. Боюсь, что ты возлагаешь слишком большие надежды. Ты ищешь родственную душу. Идеального партнера. Я не такой.

— А я уже сказала тебе, что я за женщина и чего хочу. Настоящей любви. Защиты. Дружеского общения. Ты подходишь по всем пунктам. О, и давай не будем забывать о работе по дому, совместных ужинах, уютных посиделках у камина. — Веселье наполняет ее голос, как будто, если она будет говорить достаточно воодушевленно, я соглашусь на эти условия. Проблема в том, что мелкий шрифт говорит о том, что я все это разрушу. Сожгу в пепел.

— Я же говорил тебе. Это не я.

— У тебя есть однояйцевый близнец и вы поменялись местами? Или твоя предыдущая девушка требовала больше, чем ты мог дать?

— Что-то вроде этого, вообще-то.

Она складывает руки перед грудью.

— Пожалуйста, поделись.

Вот так. Я собираюсь подлить масла в огонь. Слова обжигают мой язык, не успев вырваться изо рта.

— Моя школьная подружка, Кимми, порвала со мной на выпускном вечере. Она давила на меня на вечеринках. Попала не в ту компанию. Наркотики и алкоголь. Все в таком духе. И хотела более близких отношений. Когда я сказал «нет», она сказала, что я никогда не найду никого другого, похожего на нее. Кто любил бы меня так же сильно, как она. — Мой голос понижается, когда я добавляю: — Она сказала, что надеется, что я всегда буду один. Была уверена, что так и будет, потому что я большой, тупой дурак. Ни на что не годный. Кусок…

— Ты слышишь себя?

— Она прокляла меня, Айви.

Девушка приподнимает бровь.

— И ты в это веришь?

— Когда я видел ее в последний раз, она стала алкоголичкой и попала в тюрьму за попытку ограбления винного магазина. Я пытался ей помочь. Она даже не узнала меня.

— Видишь? Как мы и обсуждали прошлой ночью, ты поступаешь правильно. Помогая кому-то в трудную минуту.

Но это не так. Я бросаю полотенце, которое держал в руке, на прилавок и оно падает на пол. Я даже это не могу сделать правильно. Выбегаю из дома и направляюсь в сарай. Топчусь там, звеня инструментами и швыряя случайные предметы, мои эмоции на грани, я неспокоен. Ненавижу это чувство, когда не могу полностью овладеть собой. Я мог бы покататься на снегоходе. Мог бы просто уехать и не оглядываться. Айви может жить здесь. Неважно.

Снег хрустит под сапогами. Зачем Айви последовала за мной? Мне нужно побыть одному, потому что реальность такова, что я заслуживаю одиночества. Бросаю гаечный ключ, который следовало бы положить обратно в ящик для инструментов, на рабочий стол, и он с громким лязгом отскакивает от металлических тисков.

Стоя в дверном проеме, Айви вздрагивает, как будто ее ударили. Это не так.

— Что с тобой случилось? — Ее голос мягкий, совсем не осуждающий. И мне хочется сгореть от стыда, обжигающего до мозга костей.

Провожу рукой по лицу.

Ты случилась со мной.

Вместо этого я говорю:

— Мы не можем этого сделать. Это не сработает. Ты заслуживаешь лучшего, чем я.

— Лучшего, чем тайный Санта, выращивающий елки, дровосек, разносчик пиццы и экстрасенс? Ты должен повесить вывеску в городе с такими разнообразными услугами.

— Что ты имеешь в виду под экстрасенсом?

— Ну, ты каким-то образом знаешь, чем все это закончится? — Она резко выдыхает через нос.

— Да, знаю. — Вот оно. Как лавина, которую невозможно остановить, я собираюсь показать ей самую уродливую рану. Рассказываю ей о том, как однажды ночью мы с Айзеком были на дежурстве. Патрулировали район, где были враги. — Я был измотан. Вырубился. Только один из нас дожил до рассвета. — Мой голос ломается, и я не могу заставить себя произнести последнюю часть.

Мое сердце замерзло после этого.

Айви медленно подходит ко мне, как я двигался к Птичке, когда заметил ее во дворе. Она обхватывает меня руками и не отпускает. И я оказываюсь на грани того, чтобы выпустить все эти сдерживаемые эмоции.

Наконец, она говорит:

— Я вижу, что ты просто пытаешься меня отпугнуть. Я многое повидала, Лука Коста. Не войну, к счастью, но всяких людей. Я буду смелой, мужественной.

Собравшись с силами, я делаю глубокий вдох.

— Лука, ты можешь не осознавать этого, но я думаю, что ты борешься с чувством вины выжившего.