— И да, убит он был до того, как закололи. Осталось выяснить, как, где и кто это сделал.

— Вполне вероятно, сам Рядов, — понимал Антон.

— Во рту убитого, — указал рукой врач. — Странные следы, словно ожог… Между зубов же был осадок густой смеси, образовавшейся из-за порошка, который его, видимо, заставили употребить.

Алексей подошёл ближе к телу Щепотьева, плотнее закрывая платком нос, и врач открыл щипцами рот убитого, указав на то, о чём говорил…

— Выходит, был сначала отравлен, потом его для вида закололи, — кивнул Алексей и взглянул на Василия Степановича. — Может то орудие было самодельным. Такие зубчатые концы, — указал он на рану на груди. — Они не ровные… Потому и думается, что предмет особый.

— На месте убийства был найден кусок ткани, висевший на гвозде у входа, словно кто зацепился одеждой, — сообщил Василий Степанович. — Стоит сравнить с платьем баронессы, — взглянул он на Антона. — Но, если мне не изменяет память насчёт её наряда, боюсь, сей материал принадлежит всё же иному человеку.

— Разрешите взглянуть? — спросил Антон.

Василий Степанович пригласил вернуться в его кабинет, и там, достав из стола кусок ткани, о котором говорил, протянул Антону.

— На вид кусок одежды, — согласился Алексей.

— Женской, — согласился Антон и обратился к Василию Степановичу. — Сохраните пожалуйста его. Может именно это и поможет отыскать убийцу.

— Мне кажется странным, что люди из деревни обвинили во всём баронессу, — задумался Алексей. — Они не могли слышать или видеть иного мужчину, общающегося с ней, когда она утверждает, что была там одна и Щепотьев был уже мёртв… Предлагаю всё же допросить тех крестьян.

— Их уже допрашивали. Вы верите словам баронессы? — кивал Василий Степанович. — В нашем деле…

— Понимаем, — перебил его речь начавший волноваться Антон. — Однако, прошу Вас ещё раз, разрешите и нам поучаствовать в расследовании.

— Только в моём присутствии, — был настойчив тот. — Поймите и меня…

Глава 41

— Они так свободно сидят и милуются! — поразился Алексей, встав к окну его гостиничной комнаты с Софьей.

Любимая подошла… Она прильнула в его объятия и улыбнулась. Оба теперь смотрели, как Варя с Александром Краевским сидела на качелях в саду. Ласково обнимаясь, эта юная парочка мило о чём-то беседовала. Столько любви было в них! Влюблённые ласково касались то лбами, то губами друг друга и верили: не потеряют сей идиллии…

— Они ещё совсем дети, — нежно молвила Софья.

— Она — да, — согласился строго Алексей. — Он уже мужчина.

— Она юна, — согласилась Софья, поглаживая милого по груди и желая видеть не строгость во взгляде, а снисхождение. — Только раскрылась для любви… Вспомни нас?

— Тебе было сколько лет?! Семнадцать, восемнадцать! Ей же, считай, вот-вот четырнадцать! — широко раскрыл глаза Алексей. — Я понимаю заботу её родителей. Мысли детские её бежать.

— Но Краевский постарше, мудрее, побег не одобряет! Он и без нас просил её вернуться домой да поговорить с родителями. Они теперь не убегут. И потом, невестами часто становятся уже в тринадцать, — говорила милая, но Алексей мотал головой:

— Я, конечно, всё понимаю, но…

— Краевский за то, чтоб просить руки Вари да по-честному жить вместе, — договорила Софья.

— Отвезём их к матери и пусть сами разбираются, — обнял Алексей в ответ, но продолжал быть строгим. — Я своё выполнил. Её нашли. Осталось разобраться с убийством Щепотьева Степана.

— Сашеньку подозревают. Есть ли надежда на её спасение? — беспокоилась Софья, и любимый взглянул в глаза, от тепла которых тут же стал нежнее.

Поцеловав губы ласково, он кивнул:

— Да, уверен, как и Антон, она оказалась не в том месте, да её использовали, как только могли.

— Она слишком доверчива и податлива.

— Да, податлива, — усмехнулся Алексей и дал любимой договорить:

— Её легко обмануть.

— И сама научилась легко обманывать, — взглянул он в глаза, а Софья с подступившей грустью молвила:

— Не будь так строг.

— Строг?! — вновь усмехнулся он, но уже с большим раздражением. — Она предала мужа, которого любила! О чём это может говорить?! Поясни мне, как…. как такое вообще могло случиться?! Всё! — не стал он ждать ответа и махнул рукой.

Схватив камзол, который висел на спинке стула, Алексей направился к выходу:

— Я пошёл. Пора в деревню, там будем расспрашивать свидетелей.

— Алёшенька, — прильнула в его объятия встревоженная Софья.

Они долго посмотрели в глаза друг друга и, заключив в силу любящих рук, жарко и долго поцеловались. Снова успокоился Алексей, глубоко вздохнув от наслаждения быть любимым и любить именно её — свой ненаглядную Софью, как когда-то увидел впервые. Одарив друг друга ласковыми взглядами и обещаниями скорее быть вместе, они вновь расстались…

Алексей вышел на двор гостиницы, где его уже ждали в карете Антон с Василием Степановичем. Скоро их увозили из Москвы к тому месту, к той заброшенной усадьбе, где недавно было обнаружено тело Щепотьева Степана.

Остановившись в деревне рядом, они сразу обратились к её жителям, чтобы рассказали подробнее о том дне, когда произошло убийство. Только все, как один, указали на дом, где живёт некая Гликерия:

— Именно она прибежала от усадьбы с криками, что там убивают, что там двое мужчин и женщина, — сообщил пожилой крестьянин, а другой поддержал:

— Мы все и помчались на помощь! Да там барыня с ножом в руках стояла…

— Дальше мы знаем, — остановил его речь Василий Степанович.

— Только Гликерии сейчас дома нет… Сладкой нашей, — засмеялся молодой парень, со вкусом поедая яблоко. — Да вы не бойтесь. Она на долго не отлучается. Глядишь, к утру вернётся. Дела — они ж такие… Сладкие…

По его весёлому взгляду можно было лишь догадываться, о каких таких сладких делах идёт речь. Заплакавшая же вдруг девушка побежала скрыться в сарае рядом, а женщина, поглядев ей вслед, строго погрозила пальцем тому парню с яблоком:

— Тебе лишь бы сердца девичьи разбивать! Гликерия падшая, так а ты что, лучше?

Люди медленно стали расходиться, не желая продолжать никаких бесед, как и парень, бросивший к сараю недоеденное яблоко. Заметив в тот момент, как к лесу побежала от одного из домов будто знакомая девица, Антон положил руку на плечо Алексею. Тот тоже заметил намеревающуюся скрыться особу и понял, что друг отправится следом…

— Разрешите, Василий Степанович, — сказал Алексей, направив шаг к сараю.

Он оставил его одного, продолжающего расспрашивать о злополучном дне нескольких крестьян. Подойдя к плачущей на сене в сарае девушке, Алексей сел напротив. Она понимала, что её хотят о чём-то спросить, съежилась, как от холода, и платком с плеч подсушила слёзы на щеках:

— Простите, барин.

— Эта Гликерия давно живёт у вас в деревне? — с