Заокеанская подруга откинулась на диванчике и, открыв ящик семейных скелетов, стала их вываливать С.С. на голову.

Он (муж), оказывается, перестал с ней спать.

Она водила его к семейному психоаналитику, возила к индейцам, которые учили еще самого Кастанеду, ничего не помогло, она следила за ним с помощью одного рейнджера на пенсии, никаких порочащих связей, он не объяснял, он считал, что все нормально, и только ссылался на свою церковь, которая гласит, что любовь прекрасна только зачатием, а секс для радости грех, дети у них были большие, жили они отдельно, а других детей она уже не хотела.

Еще один стакан из настоящего заставил ее нырнуть в прошлое; она стала вспоминать, как он бился за нее двадцать пять лет назад.

Тогда, в стройотряде, он методично целый месяц искал дорогу к ее сердцу и трусам, и когда она уступила его напору, он пришел в сарай, где жили мальчики, и орал, как раненый марал, размахивая ее трусами над головой.

С.С. подумал, Создатель неплохо модерирует бытие, любовь для этой пары ОН отпустил полной мерой, у него для них осталось немало, дети выросли, дом выплачен, и будущее со страховкой даже от налета русских ракет кажется безоблачным, но только этого мало, как поет народная артистка УССР София Ротару.

С.С. услышал только одну сторону, его далекий товарищ на связь не выходил, ничего об этом не поведал, он уже живет в осознанном настоящем, а она все еще пытается вернуть то, что уплывает за горизонт.

Они попрощались, С.С. ушел.

Осень. Прохладное утро. Небо как будто в тумане. Не уходи, пел далекий голос старенькую песенку, которую они все когда-то пели на заре туманной юности, пели и даже не думали, что она когда-нибудь сбудется…

Он пришел домой, лег и стал звонить Кате…

Разговор был о сущих пустяках, так бывает только с малознакомыми людьми, темы прыгали, как блохи по старому дивану.

С.С. одеяло на себя не тянул, после того как он стал хорошо питаться, он вообще спал без одеяла, у него не было теплого пальто и шапки-ушанки, когда он стал ездить на машине.

Все это случилось незаметно и естественно, он быстро забыл про стужу и метель, он перестал потеть летом, ныряя из-под домашнего кондиционера в искусственную прохладу авто или офиса, у него изменился обмен веществ, и только сердечная мышца и предстательная железа работали неподконтрольно ему, и это было здорово, так как он не желал программировать свои сердечные дела и половые связи, — это уж как Создателю будет угодно, а он с радостью подчинится любому своему влечению.

Он отвлекся на свои мысли, и Катя замолчала, почувствовала, что он улетел в другие дали.

С.С. очнулся и подключился к ее передатчику и стал ловить каждое слово.

Он давал Кате проявить себя максимально, она трещала без умолку, вспоминала свое детство, отрочество и юность, С.С. смеялся, почти натурально, он знал, что такая реакция поощряет рассказчика, а сам, исподволь, выведывал в этом сумбуре ценные песчинки из пустопорожних эмоций, которые только ночью может позволить себе человек.

В какой-то момент он почувствовал, что она говорит с ним не как с мужчиной, а как с папой, который приехал с Северного полюса, и дочь торопится рассказать ему про все сразу: про оценки, подружек, плюшевых медведей, про соседского Ваську, который не дает ей прохода.

Это ему решительно не понравилось, и он стал смущать ее, спрашивать, как она, одета или раздета, Катя легко поддалась этой игре и стала говорить голосом женщины из секса по телефону. С.С. тоже включился в игру, они заехали в этой теме в такие омуты, что он вспомнил свой первый опыт такого разговора на заре перестройки, когда однажды из любопытства позвонил по заветному телефону и наговорил на сто долларов с одной бедной бюджетницей про такое, что запомнил на всю жизнь.

Близкие люди, живущие вместе, при всем отсутствии барьеров, не могут до конца избавиться от зажима — мораль, нравственность, пуританское советское воспитание не позволяют словами сказать близкому человеку о нескромных желаниях.

Раньше это было связано с отсутствием жилплощади, когда в одной комнате спали три поколения, и никакие силы не могли заставить граждан предаваться греху в хорошем смысле этого слова.

Если делать — молча, с горем пополам — люди пытались, то говорить об этом у многих язык не поворачивался, ну как приличной женщине, матери и домохозяйке сказать, что ты хочешь, чтобы она полаяла в процессе, какую надо иметь совесть, чтобы предложить такое.

А многим хотелось, и тогда они шли в баню или притон (это стало возможным после девяносто первого года), или звонили в «секс по телефону».

Там безропотные секс-надомницы исполняли великим могучим языком пьяные фантазии абонентов, которым в пять утра хочется скакать в колеснице, запряженной четверкой майоров МВД, или услышать «иго-го» в исполнении бывшего конструктора 1-й категории завода ракетных двигателей на заслуженной крохотной пенсии, выполняющей этот трюк высшего пилотажа.

Сколько маньяков остановили эти милые труженицы языка и микрофона, сколько идиотов и просто на голову больных были успокоены молдаванками, украинками и девушками из глубинки, разряжавшими их ярость и ненависть, утолявшими их слабость.

Поэт Орлов, великий и ужасный, всегда говорил: «Я согласен читать, слушать и смотреть любую хрень, называемую творчеством, лишь бы эти творцы не давили детей в лесополосе».

С.С. проснулся рано, пока он брился, на ТВ шла утренняя проповедь, С.С. ритуалов не любил, в церковь не ходил.

Не нравились ему эти толстые мужики в золоченых облачениях, с постным выражением на лоснящихся мордах.

Не верил он их показной святости и совсем не аскетичной жизни в миру, их главный в телевизоре распинался о добре и зле и пытался всячески убедить зрителей, что есть правда и кривда.

Главный был неплохой артист, но видно было, что после исполнения роли пастыря он с удовольствием займется мирскими делами, он явно не верит в загробную жизнь, и с огромным усердием строит земной рай для себя на грешной земле, и не собирается ждать божьей милости.

А в последнее время эти ловкие люди стали его раздражать своей ползучей энергией лезть во все щели частной жизни граждан и пытаться учить всех, как жить, что носить, и просто за…ли своими кадилами, освящая все: авто, магазины сантехники и даже боевое оружие, которое будет убивать. Их стало очень много, и они обнаглели настолько, что стали говорить, что неверующий человек — скотина и животное, они опять дождутся, как когда-то, сто лет назад, и народ поставит их на место, жизнь не храм и каждый день не наисповедуешься.

Он вышел во двор, утро было солнечным, летним утром кажется, что жизнь пойдет по новой колее, и даже статистика гласит, что летом народ меньше убивает друг дружку, чем в лютый мороз.

Во дворе было много людей в оранжевых робах, они стали частью пейзажа.

С их приходом все изменилось, все стало вокруг голубым и зеленым, как поется в советском кинохите, — чисто, нарядно и пахнет цветами, а не помойкой, как в прежние времена.