— Не знаю. Это, мне кажется, уже лишнее.

— Ира! — вновь простонала вконец расстроенная Эльвира.

Ирина бросила взгляд сначала на подругу, затем на дочь и буркнула: «Хорошо».

Нина проводила их в галантерею и предоставила в распоряжение круглолицей толстухи по имени Варя. Варя открыла сейф, где хранились золотые и серебряные украшения. Ассортимент был очень скромным: несколько колец, цепочек и серег. Весь этот ширпотреб подходил больше для женщин-провинциалок, нежели для девочки-подростка из большого города. Дубец, мельком взглянув на товар, брезгливо поморщился и спросил, нет ли каких-нибудь ожерелий и браслетов? Продавец вернулась к сейфу, порылась на нижней полке и вернулась с двумя коробочками.

— Вот все, что осталось. Больше ничего нет.

Она открыла коробки. Это был серебряный гарнитур с двумя небольшими синими сапфирами: маленькое, под самую шею, ожерелье и узкий браслет. Никакой вычурности, тонкая работа, драгоценные камни — скромная, но дорогая вещь.

— Хм! Именно то, что нужно, — обрадовался Дубец.

— Сколько это стоит? — спросила Ирина, не замечая тычков в бок, которыми ее награждала Эльвира.

— Дорого, — ответила Варя.

— Стоп! Ни слова о деньгах! — предупредил дальнейшие Варины слова Дубец. — Эльвира Евгеньевна, будьте добры, спуститесь вниз вместе с вашей подругой, посмотрите, все ли в порядке с машиной. А то мало ли… А мы с Аленой вас догоним. Договорились?

Это было сказано тоном, не терпящим никаких возражений. Женщины пошли вниз, оставив Алену с директором.

— Ну, Ирка, ты и балда-а! — выплеснула эмоции Эльвира, едва они вышли на улицу. — Это надо же уродиться такой стопроцентной балдой! «Слово матери», «сколько это стоит»! Боже мой, так и помрешь, не прожив ни дня, как нормальная женщина!

— А что, по-твоему, означает «нормальная женщина»?

— Нормальная — это значит естественная!

— А я, выходит, искусственная?

— Ты противоестественная. У тебя все вопреки здравому смыслу. Тебя хочет солидный, умный, богатый мужчина. Ты молода, здорова, свободна. Почему ты сопротивляешься, не пойму?

— Он меня покупает, а этому сопротивляется все мое существо, моя душа, мое человеческое достоинство, наконец!

— Дуреха, — смягчилась Эльвира. — Мужчины на то и созданы, чтобы нести в дом всяческую добычу, одевать и ублажать своих женщин…

— Вот пусть и ублажает свою жену.

— Но к ней уже нет тех чувств, которые он испытывает к тебе. А ведь сама знаешь: сердцу не прикажешь.

— Тоже мне, бухгалтер-психотерапевт, — улыбнулась Ирина. — И все-то ты знаешь, все по счетам раскидала в своем балансе. Почему же сама такая разнесчастная?

— Я-то? Кто тебе сказал? Если ты по поводу Истомина, то он уже с баланса списан. Пустой бамбук этот Истомин, хотя и красивый стервец.

— Как легко ты расправляешься с возлюбленными.

— Пошел он к черту! Вот если бы меня добивался такой, как Дубец… Тихо! Идет!

К ним подошли Алена и Сергей Владимирович. В Алениных руках была большая коробка конфет и футляры с украшениями.

— Мама, а Сергей Владимирович зовет нас на концерт «Скорпионс». В следующую субботу. Пойдем? — весело спросила Алена.

Ирина смотрела на ее сияющую мордашку и с горечью сознавала, насколько разные они с дочерью. Разве бы она сама в четырнадцать лет променяла родного отца на незнакомого дядьку, пусть даже осыпавшего ее подарками с ног до головы? А ведь Анатолий звонит ей почти каждый день, дает деньги на всякие прихоти, кроме тех, что идут на питание и одежду. Да и при чем тут деньги? Он родной, единственный на всем свете отец, папка, который любит ее больше жизни. Аленка, Аленка… Как же так получилось, что родители, сами того не желая, взрастили в твоей душе ядовитое растение под названием «эгоизм», плоды которого вполне созрели и уже дают о себе знать?

Ирина перевела задумчивый взгляд с дочери на Сергея Владимировича, встретилась с его глазами, но не смутилась, не потупилась, наоборот, сделала попытку понять, что он за человек. В неверном свете электрических фонарей ей показалось, что выражение его серых глаз в обрамлении густых черных ресниц простодушно и искренно. Но тут же вспомнились Эльвирины слова об «эскортах юных шлюх», сопровождающих его во время летних отпусков. В какие бы маски человек ни рядился, о его сущности говорят поступки.

— Там видно будет, — неопределенно ответила она на вопрос дочери и отвернулась от пристального взора Дубца.

— Поехали? — спросил он, открывая дверь джипа. — До ужина остается пятнадцать минут, надо поторапливаться.

Зал, освещенный лишь елочной гирляндой и свечами, горящими на столах, словно парил в таинственном полумраке зимнего вечера. Блеск хрусталя и фарфора, женских украшений, елочных игрушек придавал атмосфере еще больше загадочности и нереальности. Глядя через стол на дочь, Ирина не узнавала ее. Девочка выглядела взволнованной, как будто ждала чуда. Об этом говорили широко распахнутые глаза, приоткрытый рот, напряженная поза. Она то и дело озиралась, вздрагивала от нечаянного звона посуды или чьего-то громкого возгласа, почти не слышала обращенных к ней слов, рассеянно, невпопад кивала. Новый свитерок темно-василькового цвета и серебряное ожерелье с сапфиром делали ее старше, женственнее и красивее. Нельзя сказать, что это открытие сильно обрадовало мать, наоборот, оно ввергло ее душу в смятение, породило грустные мысли о неумолимом беге времени, о том, что скоро дочь перестанет безраздельно принадлежать ей. Но с естественным ходом вещей она смирится — рано или поздно мы отпускаем от себя повзрослевших детей. Главным же, что не давало покоя, вносило мрачные нотки в праздничное настроение, было еще не пережитое событие в торговом центре, а точнее сказать, его нравственная подоплека.

— Мама, а это жена Сергея Владимировича? — вдруг спросила Алена, глядя куда-то в глубь зала.

— Где? — очнулась Ирина и вспыхнула, будто застигнутая врасплох со своими мыслями.

— Да, это его жена. Она младше его всего на два-три года, — ответила за Ирину Эльвира.

— Какая старая, — протянула Алена, кривя губы.

— Алена! Разве можно обсуждать человека публично? — строго шикнула Ирина.

— Да что особенного ребенок сказал? — встрял Неврев, наполняя бокалы вином. — Всего лишь голую правду. А король-то голый! Правда, Аленка?

— Она уже в том возрасте, когда подобные высказывания говорят о дурном тоне и плохом воспитании, — не унималась Ирина.

— Ира, кончай разборки, не порть девчонке настроение, — подняла бокал Эльвира. — Разве «старая» это ругательство? Всего лишь констатация факта. Увы! Все мы рано или поздно состаримся.

— Это бестактность, поняла? — строго сказала Ирина, глядя в упор на дочь.

— Поняла, — отмахнулась от нее Алена и снова посмотрела на директорский стол. — На ней столько брюликов, что хватит на весь этот зал, и даже елке достанется.