У Ирины защемило сердце. Она вспомнила взгляд Сергея на турецком острове, когда он спас ее от змеи. Он смотрел так же: неотрывно, нежно, пронзительно, сгорая от любви. Господи, зачем она все это вспомнила? Как сделать так, чтобы эта картинка навсегда стерлась из ее памяти? К сожалению, память человеческая — живая, в отличие от компьютерной, хочешь не хочешь приходится терпеть все ее капризы.

— Девушка! — оторвал ее от воспоминаний глухой низкий голос женщины в окошке. — Подойдите сюда!

Ирина быстро подошла к окошку и взяла из руки женщины голубой листок, сложенный вдвое. Забыв поблагодарить, она отошла в сторону и впилась глазами в строчки, написанные явно женской рукой: «Ирочка, я ждал вас. Я знал, что вы придете. Завтра у вас будет пропуск ко мне. Очень прошу прийти. С пяти до полвосьмого разрешены посещения. Сергей».

Не помня себя, она вышла на улицу, остановилась на крыльце, глубоко вдыхая мартовский воздух, а затем медленно пошла по аллее больничного парка с мыслями о нем, о его словах «я ждал вас», о магическом имени Сергей, перевернувшем ее мир.

Весь день на работе Ирина представляла этот миг, когда войдет в больничную палату и увидит его. Но, подойдя к двери его палаты, она вдруг засомневалась в искренности своего намерения. Что она скажет ему? Ведь они абсолютно чужие люди. Первое, что она ощутила в себе, когда услышала от Эльвиры весть об инфаркте, было неодолимое желание помчаться, наговорить кучу нежностей, согреть его ладонь своим теплом. Но этот порыв исчез, истаял вечерним облачком. Теперь она испытывала лишь обыкновенную жалость к немолодому человеку, страдающему от боли в сердце. «Ни в каких не в стихах, а взаправду ноет сердце — лечи не лечи…» — вспомнилась почему-то строчка из стихов любимой Тушновой. Она войдет, и в нем поселится надежда, нет, в нем появится уверенность, что она влюблена в него. Но ведь это не так! Совсем-совсем не так. Абсолютно никаких чувств, кроме неловкости — пришлепала к чужому мужику изображать сочувствие. А ему плевать на сочувствие, ему другое надо. Господи, как все непросто в жизни!

— Вы к Дубцу? — спросила ее проходившая мимо сестра.

— Да.

— Так входите, у него только сиделка.

— Спасибо.

Ирина несмело вошла в палату, остановилась возле двери.

— Здравствуйте, — тихо произнесла она.

— Здравствуйте, — так же тихо ответила ей полная женщина, сидевшая на стуле возле окна. — Вы к Сергею Владимировичу?

— Да.

— Он спит. Я читала ему только что, он и уснул. На него чтение благотворно действует.

Ирина увидела спящего в кровати мужчину, но не узнала в нем Дубца.

— Это он? — вырвалось у нее.

— Не узнали? — прошептала сиделка, на цыпочках подходя к Ирине. — Да, болезнь не красит. Мне позвонить надо. Я выйду ненадолго, а вы посидите на стуле, ладно?

Ирина кивнула, неотрывно глядя на лицо спящего, а потом, ступая на носках, подошла к стулу, взяла его за спинку, перенесла ближе к кровати и села. Ее поразила бледность его лица. Она проступала даже сквозь загар. Тем ярче выделялись его густые черные ресницы и брови. Теперь Ирина поняла, почему сразу не узнала его. Он сильно исхудал. Узкое, почти мальчишеское лицо, как ни странно, без морщин, если не считать двух-трех на лбу, было безмятежным во сне и даже каким-то просветленно-добродушным. Она отвела глаза, вспомнив суеверные слова матери, что на спящего долго смотреть нельзя, а затем с любопытством огляделась в палате. Комната ей понравилась — довольно уютная, просторная, с большим окном. Кроме входной двери была еще одна, очевидно, в ванную. На столике возле окна лежала раскрытая книга. Ирина не утерпела, подошла, чтобы взглянуть на обложку. «И. Бунин. Повести и рассказы». «Ау нас одинаковые вкусы», — подумала она и вернулась обратно на стул. Теперь ее внимание привлекла его правая рука, лежащая поверх одеяла. Когда-то, должно быть, большая и сильная, теперь она отличалась болезненной худобой. Сквозь прозрачную кожу проступили голубые жилки.

— А я думал — это сон, — услышала она и вздрогнула от неожиданности.

Он смотрел на нее без улыбки, но в глазах читались радость и ласковое внимание.

— Здравствуйте, Сергей Владимирович…

— Для вас просто Сергей.

— Но…

— Никаких «но». Я прошу вас называть меня по имени, — тихо, но твердо произнес он.

— Хорошо, — покорно ответила она. — Как вы себя чувствуете?

— Уже лучше. Значительно лучше. Еще месяц назад никто бы не поручился за дальнейшую мою судьбу.

— Вы встаете?

— Да. Но с помощью Веры Ивановны, моей сиделки. Она вышла?

— Да, пошла позвонить.

— Хорошая женщина. Мне повезло с ней. Понимает меня с полуслова. В последнее время она читает мне классику: Чехова, Бунина… Я и не знал раньше, насколько их рассказы целительны. Телевидение я не переношу, по радио слушаю лишь новости, а читать самому еще нельзя.

— А хотите, я вам стихи почитаю? — поддавшись внезапному чувству, спросила Ирина.

— Стихи? — переспросил он слегка удивленно. — Можно и стихи.

— Если вы не хотите, — смутилась Ирина, уловив сомнение в его тоне, — то лучше прозу…

— Нет, почему же? Просто мне еще никто не читал стихов. Вот я и заколебался. А вы очень чуткая, Ирочка, точно лань. Вас легко спугнуть.

Впервые на его губах мелькнула улыбка. Ирине она показалась насмешливой. Надо же! Инвалид, едва встает, а иронизирует как здоровый.

Вошла Вера Ивановна. Дубец скосил на нее глаза, приподнял ладонь, тем же тихим, невыразительным тоном сказал:

— Знакомьтесь, Вера Ивановна. Это Ирина, для которой я диктовал записку.

— Очень приятно, — с улыбкой ответила Вера Ивановна и пристально посмотрела на Ирину.

— Я, наверное, пойду, — робко произнесла Ирина. — Уже восьмой час.

— Так быстро? — явно огорчился Сергей Владимирович. — А завтра? Вы сможете приехать?

— Постараюсь, — не очень убедительно пообещала она.

Она встала, подошла к двери, оглянулась и увидела его глаза. И вновь жалость сдавила сердце. Зачем она пришла? Жалость ему не нужна. Он ведь мужчина, пусть даже и в беспомощном состоянии. Ему нужна только любовь. Больше они не увидятся. Она пресечет на корню эти никому не нужные отношения.

— До свиданья, Сергей… Владимирович, — выдавила она и скользнула в дверь.

С явным облегчением она вышла в сумрак весеннего вечера и заторопилась к станции метро. Под ногами хрустел мартовский ледок, сырой воздух будоражил и пьянил. Как все же прекрасна весна! Ирина прислушалась к себе. Что она сейчас чувствует? Да, конечно, легкую досаду на себя. Но ее захлестывает другое чувство, вернее, предчувствие, предвкушение счастливой встречи. С кем она хотела бы сейчас встретиться, столкнуться вон за тем углом? Ну да. С Сережей. С кем же еще? Боже мой! Ее любовь превратилась в манию, болезнь, лекарств от которой нет, разве только время, этот неизменный лекарь, поможет ей и то не скоро. Ох, как не скоро!