Менее шокирующими для немцев оказались значительные территориальные уступки на Западе: возврат Эльзаса и Лотарингии Франции весной 1919 г. никем не подвергался сомнению. В случае с районом Ойпен-Малмеди, отошедшем к Бельгии, было даже проведено голосование, хотя итоги плебисцита вряд ли имели отношение к реальности по причине грубой манипуляции. Область Саара, которую стремилась присоединить Франция, сроком на 15 лет передавалась под управление Лиги Наций. После чего ее судьбу должен был решить плебисцит.

В отношении Рейнской области Франции также пришлось пойти на уступки: левобережные территории не были отделены от Германии, над ними даже не предусматривался постоянный военный контроль Антанты. Зато условия мира диктовали эшелонированную по зонам оккупацию сроком на 5, 10 и 15 лет в зависимости от зоны и долгосрочную «демилитаризацию» левобережной Германии. На самом севере рейха вновь вступал в силу принцип самоопределения: население северного Шлезвига могло выбирать между Германией и Данией. Зато в другом случае мирный договор опять препятствовал праву на самоопределение: устанавливался запрет на присоединение к рейху Германской Австрии.

Чтобы воспрепятствовать нападению Германии на соседей в будущем, страны-победительницы наложили на нее радикальные ограничения в военной сфере. Воинская повинность ликвидировалась, армия сокращалась до 100 000, а флот до 15 000 профессиональных военнослужащих. Германии запрещалось впредь иметь воздушный флот и подводные лодки, равно как танки и химическое оружие. Генеральный штаб распускался. Океанский флот должен был быть, за небольшим исключением, передан победившим странам (это условие не было выполнено, так как военные 21 июня 1919 г. затопили все суда под Скапа-Флоу).

Всего в результате мирного договора Германия теряла седьмую часть территории и десятую часть населения. С экономической точки зрения наиболее существенной стала потеря Германией (если также учесть раздел в 1921 г. Верхней Силезии) трети всех угольных и трех четвертей рудных месторождений. К этому следует добавить потерю колоний. Что касается требования о возмещении военных убытков и потерь, то победители не смогли договориться об окончательной сумме репараций. Решение этой проблемы было отложено на будущее. Некоторые репарационные выплаты союзники, напротив, смогли установить сразу. Германия должна была отдать весь свой кабель дальней связи, 90 % торгового флота и 11 % поголовья крупнорогатого скота. В течение десяти лет страна должна была ежегодно поставлять около 40 миллионов тонн угля во Францию, Бельгию и Люксембург и Италию. Обоснование таких репарационных требований было дано в статье 231 «Ответственность за развязывание войны» мирного договора. Германия и ее союзники были названы зачинщиками войны и ответственными за все потери и ущерб, нанесенный союзным и ассоциированным державам{73}.

В правительственном лагере поначалу взяли верх те, кто считал условия мира неприемлемыми и собирался заблаговременно заявить об этом публично. Первым из состава правительства Шейдемана высказался беспартийный, но близкий к ДДП министр иностраиных дел граф Брокдорф-Ранцау, позиция которого, доведенная до логического конца, позволяла лишь отклонить условия мира. Либеральный профессиональный дипломат заявил о своей точке зрения еще 7 мая, при передаче условий мира в Версале, сославшись на «силу ненависти», «которая противостоит здесь мне» и резко выступив против тезиса о вине одной Германии в развязывании мировой войны. 12 мая еще на шаг дальше пошел премьер-министр Германии. На митинге Национального собрания в актовом зале Берлинского университета глава правительства задался риторическим вопросом: «Какая рука не отсохнет, заковав себя и нас в такие кандалы?» Товарищ Шейдемана по партии, прусский министр-президент Пауль Хирш, выдвинул лозунг «Лучше умереть, чем стать рабом!», а президент Национального собрания, депутат от Партии Центра Константин Ференбах пригрозил Антанте даже новой мировой войной. «Этот договор… есть увековечивание войны. И теперь я обращаюсь к нашим врагам на понятном им языке, и говорю: Метогеэ ез1о!е, тткл, ех оззШиэ иИог(Помните, враги, из останков [павших] родится мститель). В будущем немецкие женщины станут рожать детей, и эти дети порвут рабские цепи и смоют причиненный нам позор с лица немецкого народа».

Некоторое время казалось, что протест против условий мира создал в стране единый фронт, куда вошли представители всех партий, начиная с немецких националистов и заканчивая социал-демократами. В совместном заявлении головных союзов предпринимателей и профсоюзов от 20 мая проект мирного договора в Версале был назван «смертельным приговором немецкой экономической и народной жизни». В нем говорилось, что с незапамятных времен еще не совершалось такого преступления против столь большого, трудолюбивого и благонравного народа, как то, что запланировано в отношении Германии. Былые планы военной экспансии германской промышленности не помешали теперь предпринимательским союзам выступать совместно с профсоюзами против «ограбления наших колоний и всех наших иностранных владений» и заверять, что они ожидали «мира права, свободы и примирения народов»{74}.

Внутри правительства прежде всего министры от ДДП стремились убедить коллег отказаться от подписания договора. Они получили поддержку со стороны социал-демократов Отто Ландсберга и Густава Бауэра, министров юстиции и труда, а также главы почтового ведомства Гисбертса, представителя Центра. Сторонники жесткой линии надеялись своим поведением укрепить «тыл» немецкой делегации, пытавшейся в Версале добиться смягчения условий мира. Для ДДП определенную роль играл также расчет на то, что партия вполне безопасно может позволить себе сказать «нет» договору, поскольку в Национальном собрании и без демократов наберется большинство для принятия условий мира. Противоположную позицию занимал министр без портфеля Матиас Эрцбергер, председатель германской Комиссии по перемирию, а также его коллеги, социал-демократы Давид и Носке. Будучи сторонниками «реалистической политики», они осознавали, что в случае отказа Германии от договора, союзники оккупируют территорию всей страны, которая не сможет даже попытаться этому противостоять из-за слабости своих вооруженных сил. Носке мог сослаться на мнение первого генерала-квартирмейстера Грёнера, полностью совпадающее с его собственным, что придавало аргументам министра рейхсвера дополнительный вес{75}.

Таким образом, из правительственных партий только одна — ДДП — заняла по отношению к мирному договору солидарную — отрицательную позицию. СДПГ и Центр были расколоты. Социал-демократическая фракция Национального собрания 12 мая, вопреки рекомендациям выдвинутого на пост председателя партии Германа Мюллера, высказалась подавляющим большинством (против было только 5 голосов) за то, чтобы объявить условия мира неприемлемыми. В Партии Центра друг другу противостояли сторонники Эрцбергера и Гисбертса. С 16 июня противостоящие лагеря в обеих партиях вновь пришли в движение. В этот день союзники дали ответ на встречные предложения, выдвинутые немецкой делегацией 28 мая. По сравнению с условиями мира от 7 мая важным достижением стало согласие на решение вопроса о вхождении Верхней Силезии в состав Германии или Польши путем народного волеизъявления. Что касается Рейнской области, то союзники предусматривали возможность досрочного прекращения оккупации в случае «адекватного» поведения