иной конкретной местности; имеются сравнительные таблицы некоторых названий объектов охоты и промысла, представителей животного и растительного мира; приводятся чертежи отдельных строений, сооружений, средств транспорта, предметов быта, охотничьего снаряжения, одежды и обуви с указаниями отдельных частей и деталей. Всё это является не только сведениями по этнографии, которую сам В.К. Арсеньев считал «главным делом своей жизни», но и ценным материалом для лингвистов. Надо отметить, что в настоящее время такая информация, к сожалению, не может быть выявлена в полевых экспедициях, поскольку носители конкретного языка не обладают тем практическим словарём, который зафиксирован в записях исследователя, пусть и непрофессиональных. В конечном (но незаконченном) итоге такая деятельность В.К. Арсеньева вылилась в отдельные «Русско-орочский словарь», «Словарь комплексный и технический», а также многочисленные черновые записи, порой сгруппированные автором по темам или ассоциативно (например, словарь шаманского языка).

Весь этот материал (в основном по орочскому и гольдскому языкам) оставался в рукописном виде, никогда не публиковался при жизни исследователя и сохранился в составе фонда В.К. Арсеньева в Обществе изучения Амурского края. Спустя примерно 100 лет лингвисты из Санкт-Петербургского государственного университета А.Х. Гирфанова и Н.Л. Сухачев в ходе специальной экспедиции на Дальний Восток исследовали записи В.К. Арсеньева и пришли к выводу об их научной значимости и необходимости публикации. По согласованию с ОИАК после копирования (в августе 2005 года) и повторной сверки с авторскими оригиналами (август – сентябрь 2006 года) был осуществлён проект издания арсеньевских лингвистических материалов. Итогом стал выход в 2008 году в Санкт-Петербурге книги «Русско-орочский словарь» авторства В.К. Арсеньева.

В предисловии к изданию А.Х. Гирфанова и Н.Л. Сухачев пишут: «Преследуя сугубо лингвистическую задачу – ввести в научный обиход практически неизвестные специалистам-языковедам данные об удэгейском и орочском языках, засвидетельствованные со свойственной Арсеньеву методичностью и наблюдательностью, мы стремились одновременно отразить характерные особенности публикуемого документа. Это важная составляющая первой задачи, потому что объектом наблюдения в данном случае являются черновые записи Арсеньева» [7].

Таким образом, собранные В.К. Арсеньевым во время многолетних полевых экспедиций сведения, касающиеся живого языка аборигенов Дальнего Востока, зафиксированного на период начала XX века, оказались нужными даже теперь, в XXI столетии. Опубликованные в своё время, они могли бы стать значимым вкладом в текущее языкознание.

Арсеньев и Советская власть

Как нетрудно подсчитать, примерно половину своей сознательной жизни В.К. Арсеньев прожил при самодержавии, а остальные годы – при Советской власти (не считая смутного времени Гражданской войны, которая на Дальнем Востоке длилась до 1922 года). С какими чувствами В.К. Арсеньев встретил февральскую революцию 1917 года, свергнувшую царизм в России, – точно неизвестно. Надо полагать: так же, как и основная масса населения, то есть с надеждой на лучшее будущее для страны. Бурные и во многом трагические события последующих месяцев, к сожалению, также не отражены в документах или чьих-либо воспоминаниях. Напомню, что с конца июня 1917 года по начало февраля 1918-го В.К. Арсеньев состоял комиссаром Временного правительства по инородческим делам Приморской области. С августа по октябрь 1917 года он совершил инспекционные поездки в район устья Амура и на р. Тунгуску для обследования положения местных народностей. Но, видимо, впоследствии исследователь разочаровался в возможностях работы на этой должности. Да и самому Временному правительству вряд ли было дело до столь далёкой окраины России с её «инородцами»…

Пребывание в глухих таёжных местах, вдали от каких-либо источников информации, не давало возможности узнавать новости о положении в стране в целом и на Дальнем Востоке в частности. Но, видимо, В.К. Арсеньев в достаточной степени был удручён происходящим, о чём свидетельствует запись в его походном дневнике, сделанная 1 января 1918 года: «Первый день нового года. Прошлый год принес много несчастий родине. Что то даст нам наступивший новый год. Скорее бы кончилась эта солдатская эпоха со всеми ея жестокостями и насилиями» [16].

Вернувшись в Хабаровск в первых числах февраля 1918 года, В.К. Арсеньев узнал, что Временного правительства России – его «работодателя» – уже не существует, и потому с 7 февраля освободился от полномочий комиссара по инородческим делам Приморской области. В дальнейшем он трудился на самых разных должностях в Хабаровске и Владивостоке, удачно избегая уговоров, предложений и вполне возможного нажима со всех сторон: «красных», «белых», японцев, американцев, чехов…

А.К. Арсеньева вспоминала: «Володя уже в 1918 году полностью перешел на сторону революции. Сбрил усы. Это было в Хабаровске поздно осенью 1918 года. Я одна сидела в гостиной и читала. Вдруг кто-то проник в дом и оказался в гостиной. Я страшно испугалась и кричу: «Кто вы? Как вы сюда попали?». Стоял высокий моложавый мужчина, без усов, с военной выправкой.

– Ваш законный супруг, Владимир Клавдиевич Арсеньев, – был ответ. – Усы сбрил». «Почему ты сбрил усы?» – «Полностью принимаю новую власть» [9].

Надо полагать, разговор этот происходил в ноябре 1918 года. Следовательно, однозначно речь шла уже о Советской власти…

Повторяющиеся в разных работах утверждения о том, что В.К. Арсеньев передавал «красным» необходимые им карты, основываются на единственном источнике – книге А.И. Тарасовой, в которой сообщается следующее: «Этой экспедиции не суждено было осуществиться, по-видимому, из-за нападения японцев в начале апреля 1920 г. на Владивосток, во время которого В.К. Арсеньев снабдил отступившие войска Народно-революционной армии топографическими картами» [56]. Но тут имеется как минимум два сомнительных момента. Во-первых, «нападения японцев на Владивосток» всё-таки не было – японцами в ночь с 4 на 5 апреля был разгромлен «красный» гарнизон города и арестованы члены Военного совета Приморского правительства С.Г. Лазо, А.Н. Луцкий и В.М. Сибирцев. При этом войска НРА спешно отступили сначала к Уссурийску, а затем к Хабаровску. Следовательно, во-вторых, вряд ли у них было время и возможности взять какие-либо карты у В.К. Арсеньева.

Далее в той же книге А.И. Тарасовой есть сведения, что В.К. Арсеньев «неоднократно с февраля 1920 по май 1921 г. консультировал технический комитет Военного совета Приморья, в составе которого были С.Г. Лазо, В.М. Сибирцев, А.Н. Луцкий и др., по поводу выбора районов для размещения партизанских баз, недоступных для японских интервентов» [56]. Но это утверждение основано лишь на устных воспоминаниях участника Гражданской войны на Дальнем Востоке Н.К. Ильюхова, сообщённых ей (видимо, тоже устно) учёным секретарем ПФГО (переименованное ОИАК) Б.А. Сушковым. Разумеется, теоретически такое вполне могло быть. Однако названные лица, как сказано выше, были арестованы японцами 5 апреля 1920 года и в мае того же года трагически погибли. Так что консультировать их В.К. Арсеньев мог только с февраля по март 1920 года…

Конечно, отношение В.К.