заплывшая чудовищным кровоподтеком, да еще окрашенная ртутной лампой в мертвенный синевато-серый цвет, она наводила на мысль об утопленнике, пролежавшем под корягой недели две, а то и все три и вытолкнутом на поверхность скопившимися внутри газообразными продуктами разложения.

Травму свою Хмурый получил на боевом посту, добросовестно и честно пытаясь вытолкать из кабинета шефа ворвавшегося туда отморозка. Сове в тот раз тоже перепало на орехи, но лицо он, по крайней мере, сберег, и девки от него не шарахались, как от Хмурого, которому теперь приходилось удовлетворяться исключительно продажной любовью.

– Пошли, что ли? – предложил Сова, тоже устанавливая глушитель на ствол своей «беретты». – Заодно и рожу твою подлечим, а то глядеть на нее страшно.

– Свою побереги, – оправдывая свое прозвище, хмуро буркнул напарник. – Достал уже своими приколами. Тоже мне, Евгений Петросян! В «Аншлаг» иди, там за тупые хохмы нормальные бабки платят.

Он полез из машины, и Сова, пожав плечами, последовал за ним.

– Грубый ты человек, Хмурый, – сказал он, запирая центральный замок, – злой, невоспитанный. О тебе заботу проявляют, а ты – рожу побереги… Неужто рука поднимется?

– И нога тоже, – буркнул Хмурый. При желании это можно было расценивать как шутку.

Не желая в столь поздний час беспокоить охрану, они перелезли через чугунную ограду, что отделяла больничный парк от улицы. Светя себе под ноги миниатюрными и очень удобными светодиодными фонариками, которые в последнее время стали продаваться буквально на каждом углу за сущие копейки, напарники двинулись к погруженному в темноту зданию больницы, сразу взяв курс на освещенные окна приемного отделения. Под ногами шуршала мягкая трава, над головами чуть слышно шепталась молодая листва; парк был как парк, но Сова все равно не мог отделаться от ощущения, что здесь попахивает больницей.

Когда они остановились на границе освещенного фонарем над входом в приемное отделение пространства, от пандуса отъехала машина скорой помощи. Дверь приемного покоя была гостеприимно открыта настежь, изнутри доносились невнятные крики. Кричали несколько голосов, один из которых точно был женский, а другой, похоже, принадлежал пьяному.

– Как по заказу, – оценив обстановку, хмыкнул Сова. – Айда!

Беспрепятственно проникнув в здание, он приблизился к дверям приемного покоя и осторожно заглянул внутрь. Тем, кто находился внутри облицованного кафелем помещения, было не до них. Там, внутри, молодой врач и медсестра средних лет насмерть бились с только что доставленным больным. Больной себя таковым явно не чувствовал, хотя весь приемный покой был забросан кровавыми тряпками и заляпан красными кляксами, что веером разлетались во все стороны от его пьяно мотающейся головы. Только что доставленный пациент буянил, не давая к себе прикасаться, и голосил на всю больницу, обзывая медиков фашистами и обвиняя в преступном намерении разобрать его на донорские органы. На глазах у Совы к врачу и сестре присоединилась санитарка. Весила она добрых восемь пудов; силы были неравны, но пьяный даже не подумал дрогнуть перед лицом такого явного превосходства противника. С криком «За Родину, за Сталина!» он кинулся к дверям, но его схватили, повалили, и сестра что-то вколола ему в плечо прямо сквозь одежду, сделав это четким, резким движением спецназовца, вонзающего нож в сердце вражеского часового. «Не дамся, суки! – драл глотку пьяный. – А-а-а, помогите, режут!!!»

Сова, а за ним и Хмурый проскочили мимо открытой двери, за которой медики в буквальном смысле слова бились за здоровье пациента, и по длинному темному коридору направились в недра большого, запутанного, как лабиринт, построенного в незапамятные времена с истинно имперским размахом здания. Заблудиться они, впрочем, не боялись: когда-то Сова провалялся здесь почти месяц со сложным переломом голени и, поскольку от природы был непоседлив и любознателен, успел досконально изучить все здешние закоулки.

Никого не встретив, они поднялись по пустынной лестнице на второй этаж и очутились в холле с пальмами в кадках, под сенью которых прятались дерматиновые диванчики для посетителей и больных. Дверь отделения интенсивной терапии была двустворчатая, массивная; оснащенная смотровым окошком из прочного армированного стекла, она запиралась на кодовый электронный замок. Бегло осмотрев эти оборонительные укрепления, Хмурый пренебрежительно фыркнул и, растопырив пальцы, одновременно нажал ими четыре кнопки, которые, в отличие от остальных, были заметно потерты. Дверь коротко пиликнула и открылась, впустив напарников в святая святых больницы скорой медицинской помощи – реанимацию.

Они вошли, держа наготове пистолеты с взведенными курками, нервно озираясь и тыча стволами в каждую тень. Обоим было не по себе, поскольку на такое дело они шли впервые. Им было не привыкать убивать и калечить людей, но пустынный и тихий больничный коридор с кафельными стенами ощутимо давил на психику, навевая неприятные ассоциации с триллерами и фильмами ужасов, которые так любил смотреть Хмурый. Наблюдая за происходящим на экране кровопролитием с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, Хмурый громко гоготал, но теперь ему почему-то было не до смеха. Они с Совой были бандиты, а не профессиональные киллеры и, не признаваясь в этом друг другу, страстно мечтали только об одном: поскорее управиться с этим гнилым дельцем и разойтись по домам.

Освещенный яркой настольной лампой сестринский пост пустовал, и было очень легко вообразить, что медсестру уволокли какие-нибудь зомби или маньяки – вероятнее всего, людоеды, схарчившие всех обитателей здешнего морга и принявшиеся наконец за живых людей. Впрочем, отсутствие дежурной сестры было напарникам на руку: никто из них не горел желанием брать на душу лишний, да к тому же никем не оплаченный грех.

Перед дверью палаты, в которой лежал клиент, Хмурый взял Сову за рукав, привлекая к себе внимание, и показал ему пистолет, ткнув им в сторону застекленной двери и изобразив отдачу. Сова отрицательно покачал головой и ткнул указательным пальцем под ноги: стой тут. Нерешительность, сквозившая во взгляде напарника, немного приободрила его, заставив выкинуть из головы глупые детские страхи. Что, собственно, такого? Ну больница, ну ночь… Так это же, считай, идеальные условия для работы! Никто не мешает, никаких свидетелей, а что упыри по углам мерещатся, так надо поменьше телевизор смотреть. Что за детский сад, честное слово!

Оставив напарника на стреме, Сова вошел в палату. Коек здесь было две. На одной лежал под капельницей клиент, а на другой, за ширмой, Сова увидел накрытое с головой сероватой казенной простынкой тело. Это зрелище вызвало у него нервное содрогание, снова напомнив сцену из фильма ужасов.