препятствовать пролету самолетов, а затем и разведывательных спутников над своей, некогда священной и неприкосновенной, территорией. Оно все глубже внедряется в обычаи и традиции каждый раз, когда конфронтация приводит к благоразумным уступкам или разрешению при посредстве публичных или секретных договоренностей. Оно развивается по мере того, как простые граждане всех стран постепенно осознают, что в ядерном мире их руководители, каких бы почтения и власти они ни требовали, не могут защитить даже самой жизни своих граждан, то есть выполнить то минимальное требование, которое общество, в конечном счете являющееся единственным источником политической власти, выдвигает в обмен на предоставление им этой власти.

Возможно, было бы полезно рассматривать ядерное оружие как более опасное эпидемическое заболевание, считать рукотворную смерть явлением, равным более древним видам смерти биологической, которые люди всех стран, работая в мирном согласии, сумели до той или иной степени победить. Элиот делает из этого сравнения конструктивные выводы:

Наше общество стремится к сохранению и улучшению жизни… Смерть впервые стала предметом общественного беспокойства в XIX веке, когда кое-кто из работников здравоохранения решил, что преждевременная смерть – это в конечном счете вопрос, который должен решаться между человеком и обществом, а не между человеком и Богом. Младенческая смертность и эпидемические заболевания стали заботой общества. После этого – и по этой причине – были спасены миллионы жизней. Их спасли не случайности и не благие намерения. Повседневную защиту жизни человека от сил природы обеспечивают общепринятые гигиенические и медицинские практики, контроль условий жизни и регулирование человеческих взаимоотношений. Статистику смертности постоянно изучают, чтобы определить, относятся ли причины смерти к каким-либо областям, требующим особого внимания. Благодаря успеху этих практик место общественно обусловленной смерти в наиболее передовых обществах заняла смерть рукотворная – если когда-то она была незначительной или «дополнительной» частью спектра, то теперь она заполняет его почти целиком.

Когда политики говорят торжественно и изумленно, что наш век есть век огромных усилий по спасению человеческой жизни и в то же время чрезвычайно энергичного стремления к ее уничтожению, они, кажется, полагают, что вскрывают некий загадочный парадокс человеческого духа. В этом нет ни парадокса, ни загадки. Разница в том, что одно место общественно обусловленной смерти силы разума уже завоевали и покорили, а другое – нет. Основоположники общественного здравоохранения не изменили ни природы, ни человека; они лишь таким образом отрегулировали взаимоотношения человека с природой в определенной сфере, что те превратились в отношения осторожного и здорового уважения. При этом им приходилось учитывать и преодолевать недоверчивое противодействие тех, кто считал, что вмешательство в природный порядок вещей греховно, и даже верил, что болезни и эпидемии являются следствием некой греховности самой природы человека[3167].

Основоположники общественного здравоохранения, стремившиеся обезопасить машину биологической смерти силами разума, вначале, наверное, приходили в отчаяние при мысли о гигантских масштабах предстоящей им работы – так же, как сегодня многие рассудительные граждане приходят в отчаяние от мысли о гигантских масштабах работы, необходимой, чтобы обезопасить таким же образом машину смерти рукотворной. Но они не опускали рук и одержали победу.

В борьбе с машиной биологической смерти мы уже договорились о создании открытого мира по Бору и установили его. Никто уже не считает болезни вопросом политическим, и только самые темные из современных людей видят в них Божью кару. В 1960-х и 1970-х годах, когда Всемирная организация здравоохранения работала над искоренением оспы, – а инициатором этой программы был Советский Союз, – и Советский Союз, и Соединенные Штаты разделили расходы на эту кампанию со странами третьего мира. Никто не обвинял Советы в экспансионизме или Америку в империализме. Медицинским сотрудникам ВОЗ, приехавшим из самых разных стран, обычно оказывали самый теплый прием; продемонстрировав действенность своих методов и доказав скептикам, что ограничение и искоренение столь распространенного заболевания действительно возможно, они получали чрезвычайно энергичную поддержку местного населения. «Искоренение оспы станет важной вехой в истории медицины, – писал на последнем этапе этой кампании ее руководитель, американский врач Дональд Э. Хендерсон. – Оно продемонстрирует, чего можно добиться, когда государства всего мира объединяются с международной организацией ради достижения общей цели»[3168]. Так и получилось: самое убийственное и страшное эпидемическое заболевание в истории человечества исчезло; человечество одержало великую победу.

Рукотворную смерть, очевидно, искоренить труднее, чем смерть биологическую. Пока неясно, удастся ли безоружной республике науки, стремящейся не к накоплению силы, а к благу человечества, заставить вооруженные до зубов национальные государства измениться, прежде чем они уничтожат друг друга. Тот факт, что после 1945 года мы так и не были ввергнуты в новую мировую войну, служит нам временной гарантией того, что открытие мира действительно началось, хотя несчастная случайность или ошибка в расчетах в любой момент могут закрыть его навечно. Продолжающееся умножение ядерных вооружений и стремление сверхдержав обогнать друг друга в гонке за недостижимым мировым господством, пусть даже ценой истощения собственной экономики, говорят о том, с каким иррациональным упорством мы цепляемся за традиционные формы власти.

Весной 1957 года бывший председатель КАЭ Гордон Дин попросил Роберта Оппенгеймера дать отзыв на готовившуюся в выходу книгу Генри Киссинджера «Ядерное оружие и внешняя политика»[3169]. Оппенгеймер написал в ответ:

Разумеется, Киссинджер прав в том, что рассматривает вопросы политического планирования и стратегии с точки зрения национальных держав, в приблизительной аналогии с национальными конфликтами XIX века. Однако у меня создается впечатление, что в мире действуют глубинные факторы, которые со временем вмешаются во все противостояния, осмысленные таким образом. Это случится не сегодня и вполне может не случиться, пока советская держава остается мощной и неизменной; тем не менее я думаю, что со временем транснациональные сообщества нашей культуры начнут играть заметную роль в политическом устройстве мира и даже влиять на осуществление власти государств[3170].

Ведущим транснациональным сообществом нашей культуры является наука. Добившись в первой половине XX века высвобождения ядерной энергии, это образцовое содружество бросило серьезный выбор власти национальных государств. Противостояние между ними продолжается и неразрывно связано со смертельной опасностью, но оно дает по меньшей мере отдаленную надежду на благополучный исход.

Новая земля, которая все еще продолжает раскрываться перед нами, – это открытый мир Бора.

Канзас-Сити, штат Миссури

1981–1986

Выражение благодарности

Следующие участники и участницы событий, описанных в этой книге, щедро уделили мне свое время для интервью и переписки: Филипп Абельсон, Луис У. Альварес, Дэвид Л. Андерсон, Уильям А. Арнольд, Роза Бете, Ханс Бете, Юджин Т. Бут, Юджин Вигнер, Сигетоси Ивамацу, Сакаэ