с самого начала [т. е. во время дебатов о водородной бомбе 1949 года], он никогда не стал бы возражать против этой работы»[3144].

В течение всего 1951 года работа над термоядерным оружием в Лос-Аламосе быстро шла вперед, но к тому времени отношения Теллера с сотрудниками лаборатории испортились уже безнадежно. Три года спустя, во время слушаний по делу Оппенгеймера, последний записал в своем блокноте одну изобличающую фразу Теллера, которая полностью выражает трансформацию венгерского физика из апостола мирового правительства в агрессивного создателя оружия. В ней звучит эхо еще тех давних травматических переживаний, которые выпали на долю Теллера в революционной и контрреволюционной Венгрии его юности: «“Раз я не могу работать с соглашателями, буду работать с фашистами”… Кто-то слышал эти слова от Э. Т. Кто?»[3145] В 1952 году Теллер получил при поддержке Эрнеста Лоуренса и финансовом обеспечении Министерства обороны вторую оружейную лабораторию в Ливерморской долине, в восьмидесяти километрах вглубь материка от Беркли. В Лос-Аламосе же продолжили работу над первым экспериментальным термоядерным устройством, получившим неизобретательное имя «Майк».

Теллер решил не присутствовать при взрыве «Майка» на атолле Эниветок 1 ноября 1952 года. Он был занят организацией своей новой оружейной лаборатории, и у него не было времени; кроме того, он наверняка чувствовал, что ему там будут не рады. «Майк» был устройством на жидком тритии и дейтерии; для поддержания низкой температуры этих жидкостей требовалась криогенная охлаждающая установка. Все устройство в сборе весило около 65 тонн и занимало целый лабораторный корпус на маленьком островке Элугелаб. Обернутое черным рубероидом, тускло блестевшим под жарким солнцем, кубическое здание выглядело издали как дьявольский близнец Каабы в Мекке.

Тем не менее Теллер ухитрился следить за ходом испытаний. Он устроился у сейсмографа в подвале геологического факультета Беркли. Герберт Йорк, исполнявший обязанности директора Ливермора, настроил коротковолновой радиоприемник на волну дистанционной измерительной аппаратуры испытаний «Майка». Когда бомбу взорвали, он позвонил в Беркли Теллеру. Два физика заранее рассчитали время распространения сейсмической волны от успешного взрыва под дном Тихоокеанского бассейна до Северной Калифорнии – как вспоминает Теллер, оно составляло около пятнадцати минут:

Я ждал с некоторым нетерпением; каждую минуту сейсмограф выдавал ясно видимый вибрационный сигнал, служивший временной отметкой. Наконец появился сигнал, за которым должно было последовать сотрясение от взрыва, и оно, кажется, пришло: светящаяся точка сильно и нерегулярно заплясала на экране. Карандаш, который я держал, чтобы отмечать колебания, задрожал в моей руке – только ли он один?[3146]

Предполагалось, что сила взрыва «Майка» составит всего несколько мегатонн. Но его конструкторы разрабатывали каждый компонент так, чтобы получить максимальную мощность. В результате мощность получилась равной 10,4 миллиона тонн в тротиловом эквиваленте, в тысячу раз больше, чем при взрыве «Малыша». «Это настоящая чума в Фивах»[3147], – сказал как-то Оппенгеймер о водородной бомбе. Теперь эта чума получила реальное воплощение.

Испытания были секретными. Ни одно сообщение не могло попасть в Лос-Аламос, пока контрразведчики на Эниветоке его не просмотрели и не зашифровали. Теллер знал, что «Майк» успешно взорвался, раньше, чем его создатели. Он продиктовал Йорку телеграмму для отправки в Лос-Аламос. Ее текст был кратким, но колким: «У вас мальчик»[3148].

«Светящаяся область, – пишет Леона Маршалл-Либби, – увеличилась в диаметре до 5 километров. Наблюдатели, эвакуированные на расстояние не менее 65 километров, видели миллионы литров воды из лагуны [атолла], превратившиеся в пар и образовавшие гигантский пузырь. Когда пар рассеялся, они увидели, что остров Элугелаб, [на котором стояло здание] с бомбой, исчез, тоже испарился. На его месте в рифе была вырвана воронка 800-метровой глубины и 3-километровой ширины»[3149].

Советский Союз взорвал устройство с небольшой водородной компонентой в августе 1953 года. Мощность взрыва, вероятно, составила несколько сот килотонн[3150], приблизительно вдвое меньше, чем у самого крупного ядерного устройства, испытанного до этого Соединенными Штатами. «Это не была настоящая водородная бомба, – отмечает Ханс Бете, – и мне это очень хорошо известно, потому что я был председателем комитета по анализу русских [радиоактивных осадков]»[3151].

«Майк», весивший 65 тонн, был слишком громоздким и сложным механизмом, чтобы его можно было использовать в оружии, устанавливаемом на какие-либо средства доставки. Его создатели использовали в нем жидкие дейтерий и тритий для простоты измерений термоядерных реакций, которые они хотели изучить в этих испытаниях. Для реальной бомбы лучшим термоядерным материалом был дейтерид лития (LiD), устойчивый порошок, в котором литий находился в виде изотопа 6Li. Его содержание в природном литии составляет всего 7,4 %, но его сравнительно легко выделить. Нейтроны, поступающие от деления в ядерных компонентах литиевой бомбы, почти мгновенно производят из 6Li тритий, который сливается затем с дейтерием в термоядерной реакции – так же, как влажные и громоздкие жидкие компоненты соединялись в «Майке». Сухая конструкция была испытана в рамках операции «Касл»[3152] весной 1954 года; «в самых первых испытаниях серии, – пишет Герберт Йорк, – испытаниях “Браво”, было взорвано устройство на LiD и получена мощность 15 мегатонн. Поскольку эту конструкцию было легко приспособить для доставки самолетом, она и была первой крупной американской водородной бомбой»[3153]. Испытания первой советской истинной термоядерной бомбы, сброшенной с самолета, последовали 23 ноября 1955 года[3154].

В 1943 году, когда Нильс Бор приехал в Лос-Аламос, пишет Роберт Оппенгеймер, «его первый серьезный вопрос был: “Она действительно достаточно большая?”». Бор имел в виду бомбу: достаточно ли она велика, чтобы закончить мировую войну, чтобы заставить человечество найти выход за пределы рукотворной смерти, ведущий в мир более открытый и более гуманный. «Не знаю, была ли она достаточно большой, – добавляет Оппенгеймер, – но в конце концов она такой стала»[3155]. К 1955 году, если не раньше, бомба существенно изменила мир. Оппенгеймер уже нашел лаконичное метафорическое выражение этого изменения в одной церемониальной речи, которую он произнес в начале 1946 года. «Атомного оружия не требовалось, чтобы сделать войну ужасной, – сказал он тогда. – <…> Атомного оружия не требовалось, чтобы заставить человека захотеть мира, причем мира устойчивого. Но атомная бомба стала последней каплей. Она сделала перспективу будущей войны невыносимой. Она провела нас последние несколько шагов к горному перевалу, за которым лежит новая страна»[3156].

«Книга мертвых XX века» (Twentieth Century Book of the Dead) Гила Элиота – ценный справочник по этому процессу. Элиот – шотландский писатель с самобытным складом ума, живущий в Лондоне. Ему пришла мысль изучить вопрос о числе людей, погибших от рукотворной смерти в течение этого, самого