Дар разбаловал его; солдату с такой раной обычно требовалось несколько месяцев, чтобы восстановиться. Без буресвета ему просто надо набраться терпения и выздоравливать, как все остальные.

Каладин ожидал, что тренировочная площадка окажется столь же опустевшей, как почти весь лагерь. Даже на рынках суетилось относительно мало народа, люди предпочитали во время Плача сидеть дома. Однако здесь он обнаружил ревнителей, которые смеялись и болтали, сидя на стульях, расставленных на приподнятой галерее, обрамлявшей тренировочную площадку. Они мастерили кожаные доспехи для учеников, рядом с ними на столиках стояли чаши с красновато-коричневым вином. Галерея поднималась достаточно высоко над двором, чтобы оставаться сухой.

Каладин прошелся по ней, высматривая среди ревнителей Зайхеля, но не нашел. В комнате мастера-мечника тоже не оказалось.

– Наверху, мостовик! – крикнула бритоголовая жрица и указала на лестницу в углу, к которой Каладин часто посылал своих людей, чтобы стеречь крышу, пока Адолин и Ренарин тренируются.

Каладин махнул в знак благодарности, приковылял к лестнице и начал неуклюже подниматься. Для этого пришлось закрыть зонт, и дождь лил ему на голову. Наверху появился проем. Черепицу на крыше положили на затвердевший крем, и Зайхель устроился на ней в гамаке, приделанном к двум шестам. Каладину показалось, что это громоотводы и находиться рядом с ними небезопасно. Над лежаком натянули брезент, и мечник оставался почти сухим.

Ревнитель тихонько покачивался, закрыв глаза и держа в руке квадратную бутылку крепкого хону, который гнали из лависового зерна. Каладин изучил крышу, обдумывая, сможет ли он пройти по наклонной черепице, не свалившись и не сломав шею.

– Мостовик, ты бывал когда-нибудь на Чистозере? – спросил Зайхель.

– Нет, – ответил Каладин. – Но один из моих людей о нем рассказывал.

– И что ты услышал?

– Это океан – такой мелкий, что его можно перейти вброд.

– Он до нелепости мелкий, – подтвердил Зайхель. – Словно бесконечный залив, глубиной в фут или около того. Теплая вода. Мягкий бриз. Напоминает мою родину. Чего нельзя сказать об этом холодном, сыром, забытом богами месте.

– Так почему же ты здесь, а не там?

– Потому что я ненавижу, когда мне напоминают о родине, придурок.

Ого!

– К чему тогда весь этот разговор?

– К тому, что ты спрашивал себя, на кой нам понадобилось собственное Чистозеро там, внизу.

– Я спрашивал?

– Ну разумеется. Клянусь Преисподней, мальчик. Теперь я тебя достаточно хорошо знаю, чтобы понимать, какие вопросы тебя беспокоят. Ты мыслишь не как копейщик.

– Копейщики не проявляют любопытства?

– Нет. Поскольку в этом случае их убивают или же кто-то из командиров замечает умника и переводит туда, где от него больше пользы.

Каладин вскинул бровь, ожидая, что объяснение продолжится. Наконец он вздохнул и спросил:

– Зачем вы перегородили выход из внутреннего двора?

– А ты как думаешь?

– Зайхель, ты очень раздражающий человек. Ты это понимаешь?

– Еще бы! – Ревнитель глотнул хону.

– По-моему, – продолжил Каладин, – вы перегородили выход, чтобы дождь не смыл весь песок с тренировочной площадки.

– Безупречная логика, – буркнул Зайхель. – Как свежая синяя краска на стене.

– Не важно, что бы это ни значило. Проблема в том, зачем вам понадобилось оставить песок во дворе? Почему просто не убрать его, как вы делаете перед Великими бурями?

– Ты знал, – спросил Зайхель, – что во время Плача идут дожди, в которых нет крема?

– Я… – Знал ли он это? Было ли это важно?

– Хорошо, что они такие, – продолжил мастер-мечник, – иначе весь наш лагерь оказался бы по уши в этой дряни. Как бы там ни было, такой дождь отлично подходит для мытья.

– Хочешь сказать, вы превратили пол дуэльной площадки в… ванную?

– Ну да.

– Чтобы мыться в ней?!

– Именно. Только мы не себя там моем, разумеется.

– Тогда что?

– Песок.

Каладин нахмурился, потом посмотрел через край крыши на «пруд» внизу.

– Каждый день, – пояснил Зайхель, – мы выходим туда и перемешиваем его. Песок осаждается обратно на дно, а вся грязь всплывает, и ручьи дождевой воды уносят ее прочь из лагеря. Тебе не приходило в голову, что песок надо мыть?

– Вообще-то, нет.

– Теперь ты знаешь, что надо. После того как целый год по нему скачут мостовики с их вонючими ногами и светлоглазые со столь же вонючими – пусть и куда более утонченными – ногами, после того как целый год люди вроде меня роняют на него еду, а животные каким-то образом пробираются сюда, чтобы сделать в песке свои делишки, – песок надо чистить.

– Почему мы вообще об этом разговариваем?

– Потому что это важно, – бросил Зайхель и глотнул из бутылки. – Как-то так. Сам не знаю. Малый, это ты ко мне пришел и прервал мой отдых. Значит, тебе придется слушать мою болтовню.

– Ты должен произнести что-нибудь глубокомысленное.

– Ты разве не услышал, что я на отдыхе?

Каладин стоял под дождем.

– Ты знаешь, где королевский Шут?

– Этот дурень? Не здесь, счастье-то какое! А что?

Кэлу надо было с кем-то поговорить, и он бо́льшую часть дня потратил на поиски Шута. Не нашел, но совершенно выбился из сил и даже купил себе чуто у одинокого уличного торговца.

Было вкусно. Настроение у него от этого не улучшилось.

Потому он отказался от идеи отыскать Шута и взамен пришел к Зайхелю. Похоже, это было ошибкой. Кэл вздохнул и повернулся к лестнице, собираясь уйти.

– Чего ты хотел? – окликнул его Зайхель. Мечник-ревнитель приоткрыл один глаз и посмотрел на Каладина.

– Тебе когда-нибудь приходилось метаться между двумя одинаково мерзкими вариантами?

– Я каждый день выбираю продолжать дышать.

– Вскоре может случиться ужасная вещь, и меня это тревожит, – продолжил Каладин. – Я могу ее предотвратить, но… возможно, для всех будет лучше, если эта ужасная вещь и впрямь случится.

– Ого! – буркнул Зайхель.

– Никаких советов?

– Выбери то, – бросил Зайхель, поправляя подушку, – что позволит тебе крепче спать по ночам. – Старый ревнитель закрыл глаза и устроился поудобнее. – Мне и самому следовало бы так поступить.

Каладин спустился по ступенькам. Оказавшись внизу, не достал зонт. Все равно промок до нитки. Он прошелся мимо стоек, разместившихся вдоль стен тренировочной площадки, и подыскал копье – настоящее, не учебное. Потом отложил свой костыль и заковылял по воде.