доверчиво прильнув, боднула головой, устраиваясь поудобнее, — …просто слишком устала.

— Как скажешь. — шепотом ответил я, беспокойно вглядываясь я в бледное лицо с темными кругами под глазами, которые было видно даже в наступивших сумерках.

Пленники что ли такие несговорчивые, или «Храпящий в лесу»* педант и того же требует от подчиненных? — взбесился я. — Или Анко берет слишком много работы домой? Она вообще хотя бы раз за этот месяц спала?! Это не нормально, в мирное-то время, и так выматываться!

Анко поморщилась, поежившись, как от холода.

Чтоб не потревожить сон любимой, затолкал негатив подальше, но это не значит, что я простил и забыл!

В общем, к Ибики у меня появилось много неудобных вопросов. А я ведь считал его «контору» идеалом для подражания: минимум бумаг, максимум — дел, и все вокруг тебя страдают. А у меня, несчастного Умино, только последний пункт совпадал, вот я и завидовал почем зря.

Пропустив тот момент, когда шепот Анко стал беззвучным движением губ, разобрал только «Слишком идеальный для меня».

Грустно хмыкнул, ласково погладив Анко по волосам. Мне было что возразить. Хотя бы то, что считал идеальной ее.

И небезосновательно: она не только моя любимая, моя драгоценность, она еще и верный друг, опора и поддержка, которая не позволит мне сломаться. Но если что-то пойдет не так, так же легко она может меня сломать. Без нее я своей жизни не представляю. Но я стараюсь не думать о таком...

По старой памяти из прошлой жизни я все пытался поставить Анко на пьедестал, а она легко с него сходила. Она не желала быть прекрасной дамой для бесправного рыцаря, неприступной принцессой в высокой башне, или непостижимой богиней для жалкого смертного, напоминая, что ей не нужно мое слепое обожание и дорогие подарки, а нужен я сам и мои к ней чувства. Но я все равно ревную, а значит, в глубине души сомневаюсь, что Анко и вправду любит меня, а не того кем я был раньше, ревнуя ее к своему прошлому. Или я сомневаюсь в том, что она вообще могла полюбить кого-то вроде меня…

Во сне Анко смешно причмокивая губами, закинула на меня ножку, заставив улыбнуться и свернуть раскопки самокопания.

Мы жаждали друг от друга тепла, понимания, поддержки и мы их получили. Не устану повторять «Стоило умереть и потерять где-то несколько лет жизни, чтобы встретить ее».

Только рядом с тобой чувствую себя дома…

— Мне так спокойно рядом с тобой, Анко.

Незаметно для себя, уснул, посапывая в макушку уютно пригревшейся у меня на груди любимой.

Проснулись мы рано утром. Анко, поначалу, даже не поверила, что я не глюк, вскрикнув «кай», а потом чуть не придушила на радостях.

Завившиеся крупными волнами волосы, стали лишь пышнее от попыток их распутать, добавляя облику Анко уютной нежности. А ведь она всего лишь замоталась и легла спать с влажными волосами.

— Знаешь, — безмятежно улыбнулся, пропустив через пальцы лавандовую прядь, — у нас с тобой серьезные проблемы.

— О чем ты? — с легкой тревогой всмотрелась в мое, прибалдевшее, лицо Анко, не понимая, к чему я это сказал.

— Проблемы с самооценкой, конечно же! Я считаю, что ты слишком хороша для меня, ты думаешь, что — я для тебя. У кого-то из нас, определенно, не проверенные данные! — притворно возмутился я, повернувшись на спину.

Успокоившись, Анко довольно фыркнула:

— Я не умею готовить. — провела пальчиками по виску, ероша короткие волоски. — опять подстригся.

— Так вышло. Готовка — это не сложно. Практика и все получится! Я ведь тоже учился. Хоть сильно мне это не помогло. — развел руками.

По-змеиному тягуче и изящно, Анко оседлала мой живот, сбив дыхание:

— Но ты готовишь лучше меня! — наклонилась, щекоча волосами мою грудь.

Сглотнув слюну, опомнился:

— Вот не надо этого! — убежденно выдал, положив руки на бедра Анко. — Любому повару покажи, как я готовлю, его удар хватит! Да, вкусно, да, сытно, но некрасиво и в большом тазу вместо нормальной сервировки, — поморщился, — как мазе…

— Мазегохан! — перебила Анко, веселясь.

— Да, только варить не нужно и не обязательно добавлять рис, а так, по сути, то же самое свинство.

Анко смеялась и предлагала выпустить поваренную книгу и главное блюдо в ней назвать «Свинкина радость» или «Радостная свинка».

— Ага. На первой странице будет «Все вчерашние объедки в одну сковородку, сверху яйцо, соль, специи по вкусу. Жарить до готовности чего-нибудь из этой кучи».

Анко хихикала-фырчала, махала на лицо руками, смаргивая слезу, смеяться она уже не могла.

— Сервировка: Кинуть на стол мимо тарелки. Прямо в сковороде. Готово! Жрите, не обляпайтесь! И залить все это кисло-сладким соусом или кетчупом по вкусу. Ну или чтобы он появился, хоть какой-то!

Отсмеявшись, с серьезным видом, Анко взяла с меня слово научить ее готовить «Хрючево», но не сдержавшись, снова рассмеялась, легко и заразительно.

А еще Анко наградила меня шутливым прозвищем «Артист», после шутки про клоуна-шиноби***. Оно становится вдвойне забавней, если вспомнить всю мою биографию.

Смеясь, мы чуть не пропустили стук в дверь. Чтоб внутри комнаты тебя услышали, при включенных печатях, тарабанить нужно было ровно посередине.

— Открыто. — крикнул я, мешая Анко с меня слезть.

Мелкий заглянул к нам, начав что-то говорить про сочинение отчетов, но потом завис. Подавившись воздухом, он покраснел, как маков цвет, громко клацнул зубами, захлопнув рот, и выскочил в коридор. И все это меньше чем за пару секунд!

Возмущенная Анко шлепнула меня по рукам:

— Я же не одета!

— Топ и трусы — тоже одежда! — прикинулся я валенком, беззастенчиво лапая попку возлюбленной.

Пропуская Анко вперед (решили выползти на кухню) я столкнулся взглядом с Коюки! В голове табун панических мыслей проскакал, я шарахнулся в сторону, ударился плечом, сделав в стене внушительную вмятину.

— Ого, — уважительно протянула Анко, отсмеявшись, — а она красивая.

— Ты все равно лучше! — едва сдержал я желание содрать плакат с портретным фото с двери Наруто.

Надо будет попросить мелкого убрать плакат с автографом туда, где я его не буду видеть каждый день! Ночью бы увидел, заикой стал!

Отослав из кухни Наруто перевешивать плакат, я поинтересовался, почему Анко такая замученная, чтоб перевести разговор со скользкой темы обсуждения Казахана и ее внешности.

— Вроде, на работе это ты должна людей мучить, — стоял я