– Да не трогайте вы меня! – с отвращением сказал Пауэлл и выстрелил во второй раз.

Пуля, попавшая ему прямо в живот, отбросила Хантуна назад, и он шагнул в пустоту. Перед Пауэллом в последний раз мелькнули влажные глаза несчастного дурака и его искривленный рот. Потом тот полетел вниз.

Пауэлл дунул на ствол револьвера и убрал его. Сквозь резкий лай койотов на другой стороне оврага он слышал, как тело Хантуна глухо ударяется о камни, скатываясь все ниже и ниже.

Потом стало тихо. Со стороны стоянки донеслись крики Коллинза и остальных. Они звали его, волновались, все ли в порядке.

Пауэлл с улыбкой смотрел на высоко поднявшуюся луну. Несмотря на явный переполох в лагере, он еще немного помедлил, всматриваясь в небо и поздравляя себя. Он снова подумал об Эштон. Представил себе ее упругую грудь с темными сосками, которая отныне принадлежит только ему, как и темный треугольник волос ниже, скрывающий вход в райское блаженство. Он почувствовал себя совсем молодым. Удовлетворенным. Обновленным.

Из-за камней за его спиной показался маленький густоволосый человек в набедренной повязке; на мгновение его тощую фигуру ярко осветила луна. В правой руке он держал палицу, которая состояла из обтянутой буйволиной кожей деревянной рукояти с прикрепленным к ней с помощью кожаной петли небольшого заостренного камня. Пауэлл не видел индейца, как не видел и второго, который появился, когда первый прыгнул вперед.

Пауэлл обернулся на звук и почувствовал, как горло сжалось от ужаса. Он схватился за «шарпс», но револьвер зацепился за подкладку кармана. Камень попал ему в голову – единственный мощный и точный удар, проломив левый висок, убил его еще до того, как он упал на колени с открытым ртом. Когда он рухнул на землю, из раны хлынула кровь.

Маленький апач чуть заметно усмехнулся и торжествующе взмахнул палицей. Его спутник наклонился вперед и тоже спрыгнул с камней. Следом за ним показались еще с полдюжины босоногих воинов, легких, как танцоры. Все они осторожно двинулись в сторону мерцающего костра и звучащих рядом с ним голосов.

После того как Банко Коллинз услышал два выстрела и возчики стали нервничать, он быстро и незаметно посмотрел на свое собственное оружие.

– Кто стрелял? – спросил его один из парней. – Апачи?

– Вряд ли. Иногда они носят с собой украденные ружья, но чаще пользуются палицами, дубинками или маленьким ножом – чтобы перерезать тебе горло. К тому же они не стали бы затевать схватку сейчас, потому что боятся умереть ночью. Индейцы верят, что после смерти вместе с ними в мир духов переходит то, что окружало их в последний миг. А они хотят вечно греться на солнышке. Так что бояться нечего, ясно?

Говоря все это, Коллинз собрал все свое оружие, надвинул шляпу до самых глаз, повернулся и быстро пошел от костра. Парень, который спрашивал его, был слишком напуган и слишком глуп, чтобы сравнить слова проводника с реальностью: полная луна заливала все вокруг таким чистым белым светом, что казалось, будто сейчас не ночь, а зимний полдень. И все же быстрый уход Коллинза насторожил его.

– Эй, ты куда? – громко крикнул он.

Проводник продолжал идти, низко наклонив голову. Еще несколько шагов, и он сможет укрыться среди больших…

– Коллинз, пес паршивый! Вернись!

Нет, не пес – «стеклянная змея», подумал он, услышав панику в голосе парня и отпрыгивая в сторону. Пуля, выпущенная возчиком, просвистела в паре ярдах от него, отколов кусок камня. Он решил не отвечать на выстрел, чтобы не тратить напрасно заряды, но при прыжке сильно ударился о валун и ушиб плечо. Придя в себя, он пригнулся и побежал.

Через несколько шагов он снова повернул, заметив проход между высокими камнями. Он видел, как хикарилья выплеснулись из темноты и окружили троих у костра. По-настоящему испуганный, Коллинз бежал, оставляя позади прыгающих индейцев, с их резкими криками, похожими на лай койотов. Не настолько громкими, чтобы заглушить предсмертные крики.

То и дело спотыкаясь, Коллинз бежал до тех пор, пока боль в легких не заставила его замедлить бег. Грудь болела так, что готова была вот-вот разорваться. Немного передохнув, он заставил себя двинуться дальше, пока не нашел место, где, как ему казалось, мог спуститься к ручью. Раздирая руки, он стал ползти по каменной стене. Один камень выскользнул из-под его пальцев, и последние двадцать футов Коллинз пролетел вслед за ним и упал, едва не потеряв сознание.

Весь покрытый пылью, с кровавыми порезами и царапинами на руках и ногах, он снова немного отдохнул, а потом подобрался к ручью и перешел его, стараясь ступать как можно бесшумнее. Не то чтобы апачи могли услышать плеск воды – просто на всякий случай. Сверху слышался вой и торжествующие крики – индейцы праздновали победу.

Коллинз знал, что теперь они заберут лошадей, чтобы проскакать на них какое-то время, а потом зарезать. Еще они вскроют ящики с оружием и заберут винтовки Спенсера. Но ему очень хотелось узнать, что они сделают с тем тайным грузом, о котором так беспокоился покойный мистер Пауэлл. Когда он увидел апачей у костра, то сразу понял, что индейцы избавились от его полубезумного нанимателя и вечно ноющего адвоката. Ему было нисколько не жаль их. Эти люди для него ничего не значили, как и нанятые возчики. Те были просто хвостом ящерицы.

Значение имела только его собственная шкура и, во вторую очередь, фургоны с золотом. Перебравшись в тень на другой стороне ручья, Коллинз пошел вверх по течению, пока не набрел на хорошее место для наблюдения за можжевеловыми кустами. Вход в глубокий овраг рядом с их лагерем был почти напротив. Индейцы подбросили в огонь свежих дров. Он видел, как над высокими камнями время от времени подпрыгивали языки пламени.

Вскоре он понял, что это не костер. Горел один из фургонов. Коллинз увидел, как пятнадцать или двадцать разъяренных индейцев толкают его между камнями. Вся передняя часть повозки и два первых колеса были охвачены огнем.

Подкатив горящий фургон к краю оврага, апачи с ворчанием и громкими криками перевернули его, поставив на попа. Пустой фургон – если он действительно был полностью пуст, в чем Коллинз сомневался, – на мгновение замер вертикально, а потом опрокинулся, увенчанный двумя быстро вращающимися огненными дисками, напомнившими ему колеса святой Екатерины, о которых он слышал когда-то в детстве, когда приезжал в Глазго, родной город отца.

Деревянный фургон раскололся на части, и несколько ярко горящих огненных пятен разметало по дну оврага. Индейцы исчезли, вскоре вернувшись со вторым фургоном, тоже подожженным. Его постигла участь первого. После этого апачи стали громко вопить, потрясая в воздухе палицами и копьями.

Коллинзу показалось, что индейцы чем-то рассержены. Быть может, они ожидали найти в фургонах нечто более ценное, чем еда и оружие. А может, размышлял он, ощупывая порез на левой щеке, они просто не знали, где искать. Тяжесть обоих фургонов, не соответствующая их размерам, давно убедила Коллинза в том, что в них есть второе дно.

Он мог бы проверить свои догадки, хотя и не стал бы ради этого оставаться здесь на всю ночь. Ему совсем не хотелось встречаться с хикарилья. Не стоит искушать судьбу. Если повезло один раз, это не значит, что повезет и второй.