litbaza книги онлайнРазная литератураМои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 257
Перейти на страницу:
совершены на имя моей матери, которая значилась по закону владетельницей этих имуществ. В данном случае, конечно, их неограниченное доверие не было обмануто, но сколько могло встретиться непредвиденных обстоятельств в подобных сделках, могущих и без злого умысла лишить настоящих владельцев своего добра? Внезапная смерть, опека над малолетними, описание имения за долги… такие и подобные случайности могли сразу превратить зажиточных людей в нищих. Что же сказать, когда владельцы или управляющие, пользуясь своим юридическим правом, могли безнаказанно присвоить себе чужое! Припомню еще между многими один для меня характерный факт, служащий подтверждением моей мысли. Одна помещица, очень добрая и культурная, жила в своем имении и пользовалась заслуженной любовью среди своих крестьян. Не имея детей, она взяла к себе маленькую девочку и занялась ее воспитанием. Она так привязалась к ней и была так довольна восприимчивостью ребенка к учению, особенно к музыке, и природной ее добротой, что намеревалась усыновить ее и завещать ей все свое состояние. Воспитанница уже пользовалась всеми преимуществами своего положения и любила свою благодетельницу как родную мать, но вдруг внезапный апоплексический удар разрушил до основания все здание их устроенной жизни. В патриархальном, идиллическом строе этого мирного уголка о юридических формальностях заботились мало, и хотя добрая барыня и хотела облечь в законную силу великодушные свои намерения касательно своей воспитанницы, но дело откладывалось год за годом, а теперь смерть отняла возможность его осуществить. Имение перешло к отдаленному родственнику, который никогда близко не стоял к бывшей владелице и не заботился об ее отношениях к воспитаннице. К ужасу своему, бедная сирота оказалась его крепостной! Присланный поверенный, приняв имение, передал ей от имени нового владельца единовременное пособие и водворил ее в семью дяди, от которого она была взята. Не распространяюсь об ее отчаянии. Всякий поймет, что значило для нее, привыкшей к сравнительной роскоши и культурной жизни, очутиться в среде бедной и грубой крестьянской семьи. К счастью своему, этот сокрушающий удар постиг ее за год до провозглашения освобождения русского народа, и ее мучения кончились с упразднением крепостного ига для всей России. Она переехала в Москву, занялась преподаванием музыки и, взяв к себе на воспитание малолетнего племянника, сумела открыть в нем сильный музыкальный талант[326]. Под ее руководством имя его приобрело всеобщую почетную известность. Мне пришлось слушать великолепное исполнение дирижируемым им хором церковного пения старой итальянской школы XVI столетия на слова псалмов. В нарядной гостиной выделялась среди блестящих туалетов скромная пожилая женщина, вся в черном, которая, видимо, следила за каждым звуком и, казалось, знала наизусть как музыкальные мотивы, так и латинские слова, которые губы ее беззвучно произносили. Она меня заинтересовала, и я узнала, что она была та самая девушка, для которой великий акт 19 февраля даровал свободу личности. Вот почему, какие бы ни встретились ошибки в проведении в жизнь великих реформ, слава Государя как освободителя человеческой личности многомиллионного народа остается неувядаемой.

Атмосфера Михайловского дворца поддерживала во мне мое природное чувство справедливости, укрепленное впечатлениями детства, проведенного в свободной стране, и энтузиазм по этому вопросу чередовался в моем бьющемся скорым темпом сердце с моими личными мечтами об открывающейся предо мной жизни. Если бы мне пришлось нарисовать схему следующих полутора лет, то есть зимы, лета и опять зимы, я бы окрасила этот период времени сплошной ярко-розовой краской. Признанная наконец взрослой девицей, я жила на всех парах всем моим существом, умом, воображением, поэзией, крайним физическим напряжением моего несокрушимого здоровья и неутомимой мускулатурой. Балы, на которые я начала выезжать, и мои успехи там, верховая езда на красивой золотистой верховой лошади Забаве, подаренной мне отцом и на которой я обучалась манежной езде и скачкам через барьеры, живые картины в Михайловском дворце, в которых мы постоянно участвовали; курсы французской литературы у m-r Bougault и английской литературы у m-lle Troubat, уроки Гензельта и ежедневные двухчасовые приготовления к ним, мое восхищение «Демоном» Лермонтова, которого я читала в первый раз в рукописи[327] и столько раз перечитывала, что знала почти всю поэму наизусть, в сознании всей этой жизни я чувствовала интенсивное счастье, что не хотела спать, дабы не терять этого ощущения, и даже во время сна крылатые строфы, казалось, летали вокруг меня и убаюкивали меня мелодичными стихами моих любимых поэтов. К довершению счастья, семейство Вяземских[328] переехало в эту зиму в Петербург. Моего друга Мери[329] я не видела со времени нашего первого знакомства в S-t Germain, когда мы обе были 13-летними девочками, а теперь Мери хотя и была уже помолвлена за своего родственника графа Ламздорфа, но согласие на этот брак мать ее дала только через год. Я имела смутное опасение, что наши отношения изменятся. Но как я была счастлива, когда убедилась, что Мери осталась той же умной, чуткой, все понимающей, любящей, каковой я ее оставила. Мы сблизились, как могут только сблизиться молодые сердца однородные, верующие во все хорошее и находящие взаимную поддержку в стремлениях к общим идеалам. Дружба Мери была моей большой отрадой в этом году. Весной она вышла замуж и уехала на время, а я осталась одинокой, с сердцем, полным порывами, в недопускающей увлечения строгой обстановке семьи.

Бабушка пользовалась у нас огромным авторитетом. Высокий разум руководил ее сентенциями. Ее суждения, носившие всегда печать благородства и независимости, передавались в сжатой форме, как бы вырезанные на камне. Она справедливо имела репутацию женщины большого ума, но не понимала и презирала все, что было похоже на восторженность и всякое внешнее проявление какого бы то ни было чувства. Так, я помню, как однажды на панихиде по одной молодой княгине Голицыной, умершей 18-ти лет в первых родах, она заметила про одну даму, которая плакала навзрыд, что она была «bien provinciale de pleurer de cette façon»[330]. Мы ездили каждое воскресенье с ней к обедне к Татьяне Борисовне Потемкиной (мамá была в эти дни в Михайловском дворце) и стояли впереди нее. Если мне случалось, забыв все, погрузиться в усердную молитву, я чувствовала на плече сухие пальцы бабушки, и ее голос у моего уха произносил: «Ne vous exaltez pas!»[331] Несмотря на то что я более всех походила на своего отца, с которым она никогда не могла сойтись, так как их натуры были прямыми противоположностями, она меня очень любила, хотя ни в чем не проявляла своей нежности. Понятно, что я не чувствовала себя ободренной к откровенности в такой атмосфере и

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 ... 257
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?