Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обычное
Обычно демоны амбициозны, это такой приятный бонус к врождённому эгоизму. Их не учат делиться и терпеть, поэтому они не терпят и не делятся. Со здоровой долей анархии не любят левых и правых, белых и чёрных, пернатых и хвостатых, набожных и богохульников, признанных и непризнанных и людей, уверовавших в силу музыки-диско семидесятых годов XX века — особенно их. Но, стоит случиться беде, они все встают спина к спине, плечо к плечу, крыло к крылу.
И он не исключает, что это можно делать под шлягеры Boney S, если он правильно помнит название.
Его амбиции выше самой высокой башни в Лимбе, от которой сейчас остался только сгоревший остов. Отцу нравилось шутить, что с таким самомнением нужно трудоустраиваться в боги, а он предпочитал делать вид, что шпилька — обхохочешься, хотя юмор у папаши странный, как ни крути. Но это не то, о чём он был готов оповестить Сатану, — не из страха, нет, из уважения. Отец умел играть в эту жизнь и уверенно ту обыгрывал, пока не пришла плохая карта. Он как-то читал, что автокатастрофы на Земле происходят не с участием новичков, а с участием «старичков» — с теми, кто перестал в себе сомневаться и думает, что теперь непогрешим. А ещё он считает, что с его отцом приключилась ровно эта беда.
Опасное
Опасный — это он сам во времена академии. Не тот, к которому «Не подходи — убьёт», а такой, показательно отбитый. Кто не знает — боится, кто знает — восхищается. А ему даже нравилось, он для подобной репутации себе баллы с младшей Школы зарабатывал. Тут девицу зажать, там в лоб прописать, шлифануть это брошенным «всего лишь сын школьного учителя» и неизменно побеждать в Чемпионате по Крылоборству — с первого до последнего года. Не столько потому, что он без этого жить не может, сколько потому, что нравится нарушать правила и быть первым. Он, так-то, довольно рано решил, что будущий король под чужую дудку не пляшет. И сам себе добавил «будущий король и будущий бог», почесав мечту за ушком.
Наверное Непризнанное явление легло на нужную почву, потому что он к тому моменту уже доебался до всего, до чего хотел, получил всё, что мог, и откровенно скучал. То есть, в общем-то всё было неплохо, и это было плохо, ибо обрыдло. Он тогда и рассуждал-то сплошь в подобных формулировках, а потом утешался в дýше, закрывая глаза и видя её задницу в джинсах, разгуливающую по коридорам. Обычно не проходило и секунды, как она оставалась без штанов под его веками. Сплошное дрочево, за которым он не рассмотрел настоящей опасности — в руках Уокер нож для масла, им она готовится намазать его на себя.
Страшное
Ему было страшно дважды. Первый раз, когда голова отца слетела с плеч. Он не сразу понял, что это финиш и дистанция завершилась, что Сатана упал и умер окончательно, и услуга не подлежит ни обмену, ни возврату. Но поганое чувство, что отец растоптал всё, во что верил, возникло. Это после за страхом подтянется обида из тех, когда мечталось заорать «Поднимайся и исправь то, что ты натворил в последние сутки, сделай по старому, сделай как было, прилепи свою седую башку обратно и реши проблемы, ты всегда умел их решать!», но сначала был только страх.
Второй раз безумием ужаса накрыло на поле битвы. Всё побережье, от воды до горизонта, на котором высились шпили Цитадели, ликовало, празднуя несостоявшийся бой, а он носился с лицом, словно его личное сражение только началось. А ещё он как-то быстро понял, что Уокер правда исчезла из их мира. Не ублюдку разношёрстному поверил, а чему-то внутри себя: там, в глубине, из него выдрали кусок.
Убийца опознан и входит тихо, но уверенно. Поэтому сейчас всё, на что Люцифер рассчитывает, это замки́ кухонных шкафчиков производства ИКЕА, непонятные тому, кто редко бывает на Земле.
А ещё он рассчитывает на свою мечту. Самое время стать Богом.
* * *
— Раз, два, три, четыре, пять,
Начинаю вас искать.
Преступник втаскивает труп внутрь и закрывает дверь, убеждённый, что никакой сосед не высунет носа на лестничную клетку в обесточенном доме. Кое-что уже понятно про город Детройт: даже в благополучном районе уповать на помощь можно только при свете дня.
— Ну где вы, голубки? — Тьма, хоть глаз выколи, но ему не мешает. — Я знаю, что вас двое. Сын Сатаны! Твоей энергией разит у самого подъезда!
Коридор длинный, и он толкает ближайшую створку двери — мимо. Маленькая, тесная келья, в которой размножается пыль и стоит белый параллелепипед. Он видел, в таких штуках люди держат свои грязные тряпки.
— Шесть, семь, восемь, девять, десять,
Кого первого прирезать?
Сначала он двигается направо, оказываясь на кухне. Тут открыта форточка и несёт рыбьей вонью, которая перебивает прочие запахи.
— Ты не улетишь с ней в водоворот, она там откинется, Люцифер! — Он заглядывает под стол и в холодильник, но это глупости, конечно, потому что мéста и там, и там слишком мало, если не пустить тело на фарш, налепив тефтельки. — Смертным нельзя в водоворот, напоминаю правила игры! — Дёргает шкафчики под раковиной, но они не открываются, на них даже ручек нет, и он решает, что это фасад — подделка, как и многое другое на этой планете.
Теперь путь пролегает в другой конец коридора, похожего на могилу, и в кармане своей внеземной одежды он нащупывает золотую сеть. Пришлось не только сменить личность по прошествии суток, но и переодеться, прихватывая блестящий аксессуар. В людских шмотках тот не донести, верёвки прожгут ткань, пластик, даже металл.
— Ты не прячься под кровать,
Коли время убивать.
Дальняя комната — это и спальня, и гостиная. А ещё она последняя, других помещений в квартире нет. Высокими сапогами из драконьей кожи он хрустит осколками зеркала и смотрит на диван, готовый поклясться, что тот освежёван ими совсем недавно.
— Ай-я-яй, Уокер, а ты — мерзкая девчонка! Тебя же учили в Школе: не дари свой цветочек незнакомцам, будь добродетельной! — Резко хлопает дверцами шкафа, однако там никого. — Он прячется, потому что трус, это понятно. Но ты-то что? Мы же старые знакомые, Вики, и я принёс тебе потерянную вещичку. — На комоде пусто — всё, что когда-то там громоздилось, валяется на полу и вызывает жгучее желание сжечь опороченное