на Барбадосе в 1781 году, было, по всей вероятности, первой плантаторской ассоциацией, призванной содействовать повышению качества культивации и методов переработки, а также выпускать руководства, служащие для улучшения жилищных условий рабов. Ему, возможно, предшествовало возникновение на Ямайке организации плантаторов. Подогреваемые завистью к стремительному прогрессу расположенных по соседству французских островов, в 1767 году они создали патриотическое общество, призванное улучшить на острове культивацию и торговлю. Управляющие ямайскими плантациями один за другим получали патенты, связанные с улучшением помола и кипячения. В их число входил и проект, ставший прообразом сахарной мельницы на паровой тяге с тремя горизонтально расположенными дробилками, придуманной в 1754 году Джоном Смитом. Позже она послужила основой для другой мельницы на паровой тяге, которую тридцать лет спустя построил и запатентовал Джон Стюарт. Оба они жили на Ямайке33.

В Гаване коммерсанты и землевладельцы, чье богатство стремительно росло благодаря расширению торговли с недавно отстоявшими независимость Соединенными Штатами, теперь были готовы не только разводить скот и выращивать табак, но и начать возрождение отсталой сахарной отрасли острова. Движущей силой этого возрождения стал интеллектуал Франсиско Аранго-и-Парреньо, родившийся в Гаване в 1765 году в креольской семье, принадлежавшей к буржуазии. Как один из самых уважаемых уроженцев Кубы, он снискал множество почетных и престижных должностей, но, как истинный буржуа, отказался от титула дворянина34. В студенческие годы Аранго-и-Парреньо, должно быть, читал и ценил «Философскую и политическую историю учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» – известную в то время книгу, редактор которой, Гийом Томас Рейналь, советовал испанскому королю развивать сахарные плантации на Кубе, утверждая, что белые сахарные кристаллы могут заменить золото и серебро в качестве главного источника богатства империи35. На пути домой в 1788 году Аранго-и-Парреньо сделал остановку в Британии, чтобы ознакомиться с вопросами организации работорговли. Вернувшись на Кубу, он вместе с другими представителями местной элиты разработал системный подход к развитию внутренней части острова – от научно обоснованных схем по ее освоению обитателями переполненной Гаваны до плана, способного прийти в голову только человеку с манией величия: прорыть канал из Гаваны до самой южной гавани Батабано поперек всего острова. Кроме того, он убедил испанский двор позволить жителям Кубы ввозить рабов на свой страх и риск, таким образом освободив работорговлю от монополии Испанской короны или, как выразился он сам, от «меркантилистских ограничений»36.

Два года спустя, когда в соседней колонии, Сан-Доминго, вспыхнула революция, Аранго-и-Парреньо, в то время бывший в Мадриде, поспешил представить в Государственный совет Испании меморандум, опасаясь, что в страхе перед беспорядками страна вновь наложит ограничения на кубинскую работорговлю. Он уверял, что риск распространения революции на Кубу ничтожен и что на его острове к рабам относятся намного лучше, чем в Сан-Доминго (где положение осложнялось недовольством местных «цветных» свободных жителей). Он настоятельно просил испанское правительство не упустить возможность, которую Кубе дал крах крупнейшего в мире производителя сахара. В конце концов, этот крах мог быть временным37.

В следующем, 1792 году Аранго-и-Парреньо написал знаменитое эссе о том, как Куба, в то время по-прежнему почти полностью покрытая лесами, могла бы развить свой сельскохозяйственный потенциал. Это привело к учреждению в Гаване Консульства по вопросам сельского хозяйства и торговли (Consulado de Agricultura y Comercio), которому предстояло сыграть ключевую роль в восхождении Кубы к статусу сахарного экспортера38. Сахарное производство Кубы питалось не только непомерными амбициями Аранго-и-Парреньо: источником огромной выгоды для нее стал наплыв французских плантаторов, бежавших от революции в Сан-Доминго, – вместе с их наемными работниками и восемнадцатью тысячами рабов39. Французские беженцы научили кубинских плантаторов строить самые современные сахарные мельницы. За десятилетие с момента революции на Гаити экспорт кубинского сахара резко возрос с практически ничтожного количества до более чем тридцати тысяч тонн и удвоился в первой четверти XIX века40.

Чтобы обеспечить такой рост производства, Консульство по вопросам сельского хозяйства и торговли в ходе борьбы отобрало часть юрисдикции над кубинскими лесами у верфей флота, нуждающихся в древесине для постройки лучших из испанских кораблей. В то время как военно-морские силы с уважением относились к лесам, видя в них возобновляемый ресурс, сахарные бароны в своей неистовой жажде наживы воспринимали их как неистощимый источник топлива и сырья для бесперебойной работы фабрик; они беспечно рубили высокие кедры, превосходно подходившие для судостроения. В 1815 году, когда частные землевладельцы получили право без разбора валить лес в своих владениях, сахарный рубеж Кубы начал неудержимо расширяться за счет жадного поглощения островных лесов.

Через несколько лет после того, как была выиграна битва за землю, Аранго-и-Парреньо со своими сотоварищами-плантаторами одержали победу и в другом сражении – за право оставить рабство и упрочить его положение. С 1810 по 1814 год представители со всех уголков Испанской империи созывали в Кадисе, последнем бастионе, еще не покорившемся Наполеону, кортесы, или испанский парламент. В парламенте доминировали либералы, а тема рабства, стоящая на повестке дня, крайне пугала кубинских плантаторов, видевших в ней настоящий ящик Пандоры. Аранго-и-Парреньо предупреждал, что «варварский король Гаити» засел в засаде и готов принять под свои знамена всех африканцев в Карибском регионе. Аранго-и-Парреньо считал себя не менее либеральным и прогрессивным, чем представители Кадисских кортесов, но в его представлении собственность в либеральном обществе должна быть неприкосновенна, а рабы, в конце концов, были собственностью41.

Когда Аранго-и-Парреньо утверждал, что правители Гаити намерены освободить всех рабов в Карибском регионе, он ни в коей мере не преувеличивал. По прошествии года после того, как прозвучало его решительное предупреждение, был раскрыт заговор, возглавляемый свободным плотником и капралом черного ополчения Хосе-Антонио Апонте, к которому присоединились кубинцы африканского происхождения, африканцы-ополченцы и рабы; им помогал высокопоставленный гаитянский армейский офицер. Заговор Апонте был вдохновлен еще и слухом о том, что Кадисские кортесы с благосклонностью отнеслись к новости об освобождении рабов. В любом случае восстание Апонте провалилось, рабство было сохранено, а ввозу рабов на Кубу предстояло продолжаться еще полвека42.

Если учесть, с каким неуважением Аранго-и-Парреньо относился и к природе, и к правам человека, примечательно, что он стал близким другом Александра фон Гумбольдта, отца современной экологии, гостившего на Кубе с декабря 1800 года по март 1801-го и вновь ненадолго посетившего ее в 1804 году. Они совершали совместные путешествия в разные части острова, где фон Гумбольдт изучал зарождавшуюся сахарную промышленность, а также институт рабства, которое он осуждал как величайшее из зол, когда-либо причиненных человечеству, и на постепенное исчезновение которого он надеялся43. Фон Гумбольдт утверждал, что испанский закон в отношении рабства