Она кивнула.

– Кто? Известно кто. Тот, кто последовал за мной. Тот, кто оказался рядом. Тот, кто поймал меня, беспамятную, на руки. Кто же иной? – Она горько вздохнула. – Но зачем? Этот вопрос должно задать ему. А значит, времени у нас не так-то много…

Новосильцева с решительностью поднялась, кивнула и хотела было повернуться к двери. Потом взглянула архитектору в лицо и, с ободряющей улыбкой, произнесла:

– А вы работайте. Не бойтесь и не думайте плохого. Вас более не потревожат.

«Примерно это я уже сегодня слышал».

После чего Екатерина Новосильцева, немедля, попрощалась и ушла.

А к вечеру того же, полного событиями, дня она явилась на квартиру Якова Ростовцева…

Глава 36. Шанс, пусть и последний

Юный Николенька, по молодости лет, не понял, что в тот день произошло…

Зато его отец вернулся из Отрады окрылённым. Теперь он видел смысл своего нынешнего существования с вполне понятной и достижимой целью…

С тех пор Михаил Фёдорович стал частым гостем у кузины. А вскоре взаимоотношения между ними установились трогательные. Каждый из них, знакомый с горечью вины и тяжестью потери, мог верить в непритворное сочувствие и понимание от собеседника… Нередко Михаил возил в Отраду и Николеньку, надеясь, что компания подростка как-нибудь, да развлечёт её. Она вела себя с Николенькой приветливо, и даже ласково, но, соответственно своей натуре, несколько сдержанно.  Того было вполне достаточно.

В конфликте, разгоревшемся между владелицей Отрады и графиней Анной Алексеевной, Михаил пытался было поддержать Екатерину Новосильцеву. Вот только мнение его – опального и ссыльного, стоило теперь недорого. При этом надзирающий за ним высокий чин дал Михаилу предписание держаться в стороне, и даже некоторое время не посещать кузину. Выбора не было…

Когда же, выждав установленные сроки, он снова посетил Отраду, то обнаружил пожилую даму в обществе архимандрита новгородского монастыря. Вначале Михаил решил, что отче Фотий старается уладить спор между кузинами. Но вскоре выяснил, что преподобный метит много глубже. И Михаил насторожился не на шутку. Вот тут-то прежний опыт дипломата пришёлся ему очень кстати…

Так, к оступившемуся отставному генералу пришла идея о спасении души его, а с ней возникла и насущная потребность в пути для покаяния. Дабы снискать в трудах богоугодных прощение за прежние грехи свои…  И Михаил смиренно попросил архимандрита благословить его и оказать в том вспомоществование… Кузина поддержала его с радостью.

Архимандрит провёл часы в беседах с новообретённым сыном и, убедившись в глубине и твёрдости его желания, (да не найдя приличный повод для отказа), благословил сопровождать сестру Екатерину на предстоящем ей пути паломничества. В московской жандармерии хотя и подивились, но возражать против душеспасительного начинания не стали.

Осень в тот год была, на удивление, долгой и тёплой… И вот, после недолгих сборов, паломники отправились.

Начало путешествия пошло им обоим на пользу. Старинные соборы Костромы, Рязань, засыпанная ворохами листьев и с запахом последних поздних яблок из маленьких усадеб, бессуетные русские монастыри – всё источало умиротворение и благость…

Она сказала, что по возвращении домой, хотела бы опять начать писать, а он был рад приветствовать её желание. Кузина будто потянулась к жизни, к миру. И это обнадёжило.

Тем временем, наши паломники достигли Селигера и поднялись на небольшой паром. Паром, покачиваясь, быстро приближался к Столбному. В преддверие начала холодов, толпа паломников в столобенскую пустынь заметно поредела.

Они стояли на полупустынной палубе, когда Екатерина Владимировна прервала их спокойный разговор и, словно бы, оцепенела… Не отвечая на его тревожные расспросы, она лишь пристальнее вглядывалась вдаль, где всё ясней, отчётливее, проявлялся сакральный остров… Последний пункт их следования – Нилова Пустынь, знаменитый монастырь.

Старинные и поздние постройки, высокая сквозная колокольня. И – грандиозный пятиглавый храм. Его махина словно вдавливалась в остров.

Михаил Фёдорович всматривался с интересом…

Признаться, новый монастырский храм был недурён. В нём сразу узнавалась подлинная школа. По всем приметам, архитектор был не местный. Видимо, наняли столичную звезду. Но это для богатого монастыря неудивительно. А Пустынь процветала – старанием паломников любого состояния и звания, коим здесь не было числа.

Да ведь и их направили сюда с определённым умыслом… Он незаметно усмехнулся, вспомнив лежащее в кармане сюртука письмо от Фотия к столобенскому настоятелю…

Паром причалил к облицованной гранитом набережной.

Она не пожелала слушать ни об отдыхе, ни об обеде. Заместо этого, она настаивала на посещении Богоявленского – безотлагательно. И Михаил, наскоро распорядившись о доставке их багажа в странноприимный дом, вынужденно подчинился.

Он поднимался по ступеням вслед за ней с каким-то малообъяснимым содроганием… Потом, всего лишь несколько минут спустя, Михаил Фёдорович не на шутку испугался. Тогда, едва успев схватить под мышки заметно тяжелеющее тело, подумал страшное. Почти в отчаянии он поднимал её, бесчувственную, на руки. К ним на подмогу сразу поспешили чернецы.

У  настоятеля кузина быстро отошла от обморока. Она пыталась даже, в меру сил, бодриться. И Михаил как будто успокоился.

Но оказалось – расслабляться было слишком рано.

На всём пути их возвращения в Отраду кузина пребывала в состоянии невероятного, почти болезненного возбуждения. А вскоре после их прибытия домой, она слегла со странной лихорадкой на долгие недели. Вставать Екатерина Владимировна начала только с приходом зимних снегопадов. Да тут же, несмотря на слабость, пыталась было собираться в Петербург, но доктор, проявив настойчивость, заставил отложить поездку до полного восстановления здоровья… Она решила подождать весны.

Идея, поглотившая кузину, была сравнима с одержимостью. А Михаил, тем временем, забыл спокойствие.  Не зная, как уговорить её, чем успокоить, решил нанять для консультации авторитетного специалиста в психиатрии. И с тем, под видом своего приятеля, привёз в Отраду доктора Браженского. Тот, погостив не менее недели, не обнаружил явных признаков душевного недуга. Доктор беспомощно развёл руками и посоветовал как-нибудь отвлекать её…

Подумав, Михаил припомнил недавнее желание Екатерины – снова начать писать. Он неназойливо попробовал подвигнуть к этому кузину. Она, на удивление, сравнительно легко отозвалась. И впрямь – что так не успокаивает нервы в докучливые вечера, нежели воспоминания и сочинительство!

Она решила написать новеллы на тему далеко минувшего. Сперва советовалась с ним, но после быстро погрузилась в собственное творчество…

И вскоре не нуждалась более ни в чём, кроме уединения.

Михаил Фёдорович покидал Отраду в большой в надежде.

Он не прервал её затворничества до окончания февраля. А там, готовясь в новую поездку, послал кузине упреждающее письмецо. Расспрашивал, как продвигаются дела, какая требуется помощь, и ежели он может поспособствовать…

Она ответила, что сборник её исторических новелл всё ближе к завершению, что, по приезде в