Петербург, она представит их на суд издателя, а что касается предложенной им помощи, она была бы много благодарна за сведения о петербургском архитекторе по имени Иосиф Шарлемань…

Последнее звучало оплеухой. Все сведения, что смог добыть, он ей конечно предоставил. Но дальше…

Увещевания, врачебные запреты – ничто так и не принесло плодов. Не запретить и не остановить, ни предпринять ещё что-либо, теперь, казалось, не было возможности.  Всё попусту…

Московский стылый вечер в окнах кабинета налился лиловатой тяжестью… Ведя с самим собой беззвучный диалог, Михаил Фёдорович расхаживал взад и вперёд по тесному пространству. За этим странным и бессмысленным занятием застал его робкий и неуверенный стук в дверь. Вошла седая гувернантка, ввела Николеньку и Аннушку – поцеловать отца и пожелать спокойной ночи… Он притянул к себе детей и обнял их, чем несколько обескуражил пожилую даму. Потом закрыл за ними дверь, зажёг сигару и подошёл к полураскрытому окну… Успокоения не наступало. С силой, в лепешку, раздавил окурок о мраморную пепельницу.

Эх, да когда бы это было для него! Он бы забросил всю эту затею сразу! Он отказался бы от предложения из гордости! Сам! Не раздумывая – сам!

(В сердцах Орлов ударил со всей силы по столу.  И тут же отскочил, напуганный, что растревожил и обеспокоил шумом близких. Вздохнул и тяжело, устало опустился в кресло.)

Сам, сам… А что он есть такое – сам? Что он – в теперешнем его бесславном состоянии? Кому полезен? Для чего пригоден?

Что ж. Значит отступиться. Не ему ли привыкать… Поди-ка, не впервой, гордиться нечем…

(Он смежил веки, запрокинул голову, пытаясь как-нибудь расслабиться.)

Но что поделать, коли нет и шанса? Когда не видно никакой возможности!

(Он стиснул голову руками и глухо застонал. И вдруг – от мысли, неожиданно пронзившей всё его сознание, резко замер.)

Хотя… Похоже, шанс – один, пусть и последний, ещё имеется. Когда бы этот архитектор, Шарлемань, сам отказался от заказа… Другого в этом деле ей не надобно, и значит…

Михаил Фёдорович всерьёз задумался. Конечно, про легальную поездку в Петербург думать теперь не приходилось. Дозволенные подступы к столице были ему пожизненно заказаны.

Рискнуть, рассчитывая на надёжную поддержку, возможно и имело смысл…

Однако, никого из тех, кто вызывал его доверие, в столице не было. Другие, из былых знакомых, оказывать ему содействие не станут – не донесут, то уж откажут сразу. Сегодня верноподданная русская столица к таким, как он, не благосклонна. Смутьянов с неблагонадёжной репутацией новый столичный свет не уважает. Но ведь и ловкачей, и ренегатов в приличном обществе не слишком жалуют…

Михаил, ещё по своей прежней жизни, знал примечательного адъютанта при генерале Бистроме. С Ростовцевым он пару раз пересекался. Тот, правда, выделялся не талантом, а редкостной своею миловидностью.  Потом, прославившись, юнец быстро продвинулся. Теперь в больших чинах, и не юнец. А только та сомнительная слава все эти годы так за ним и тянется…

Вот этот запросто пойти с доносом не посмеет. А ежели пойдёт – вконец испортит свою и так подмоченную репутацию. Пожалуй, что навряд ли донесёт. А донесёт – сам же и будет втянут. А этого ему никак нельзя… Зато исполнить непредосудительную просьбу, и тем отделаться, возможно согласится. Пусть будет далеко не рад.

Так значит, решено. Ехать за ней – инкогнито, один и без прислуги. Впрочем, помощник в этом деле пригодился бы… Задумка и на этот счёт была.

Глава 37. Дела мои достойны порицания

– Не сомневаюсь, что вы знаете причину моего визита. Играть со мной, Яков Иванович, не надобно. Это не в наших с вами общих интересах. А общий интерес в одном: уладить неприятную историю – и побыстрее, без крайне нежелательного шума.

Она сидела в кресле, в просторном «главном» кабинете Якова Ростовцева, рассеянно разглядывая стеллажи, сплошь закрывающие стены – все в золочёных переплётах… Приличествующее для просвещённого хозяина собрание: труды древних философов, салонная поэзия… История Карамзина… В большом избытке – справочники, словари. На письменном столе – солидный, бронзовый бюст государя.

Яков Иванович не выглядел напуганным, или смущённым. Он выслушал Екатерину Новосильцеву с какой-то, почти обречённой, усталостью. Потом кивнул – спокойно и не отпираясь. Она уверенно продолжила:

– Я осведомлена, что вы встречались с известной нам обоим личностью, возможно против вашего желания… Я знаю, что он обращался к вам.

Яков Иванович безмолвствовал.

– Ни в чём вас не виню. Напротив, я предлагаю вам своё участие, как помощь… Помощь нужна сейчас и мне и вам. Да только сами вы ко мне не обратились бы. Я вас и в этом понимаю. Итак, давайте будем откровенны и, обсудив сложившиеся обстоятельства, примем совместное решение.

Ростовцев поднял на неё глаза и вымученно улыбнулся:

– Благодарю. Однако…

Он встал из-за стола, прошёлся взад-вперёд по кабинету, тоскливо заглянул в окно. Потом опять уселся в кресло. Вздохнул, явно собрался с мыслями, и снова обратился к ней:

– Однако, для начала я предлагаю вам дождаться моего доверенного человека.  Он должен вскорости прибыть сюда.

И, прочитав в её лице тревогу, добавил:

– Человек достойный и надёжный. Единственная цель его – также помочь всем нам…

Четверть часа спустя в дом Ростовцева прибыл Сапожников и мгновенно оценил создавшееся положение. Смутившись в первое мгновение, он быстро успокоился, с почтительностью подошёл к её руке и отрекомендовался. Услышав пояснения хозяина, купец заговорил по-деловому. Все трое, обсудив предполагаемые действия, решили, что Якову Ивановичу и Новосильцевой должно отправиться вдвоём, Сапожникову оставаться здесь и дожидаться результата,  далее действовать сообразуясь с ситуацией.

В начале обговоренного часа, уже под сенью наступивших сумерек, закрытый экипаж Ростовцева отъехал в направлении Царскосельского проспекта.

…Он  собирался спать, когда встревоженный Василий принёс переданное для него письмо.

«Нам надобно увидеться безотлагательно. Жду за воротами у экипажа. Иди один.» И подпись, лаконично – «Р.»

Оделся наскоро, Василия не взял, но приказал тому быть наготове, дожидаться. На всякий случай дал ему распоряжения, оставил денег. Затем, беззвучно помолясь, пошёл.

Внизу, действительно, увидел экипаж, а рядом с ним – закутанную в плащ фигуру. Узнал Ростовцева. Орлов, нарочно сдерживая шаг, приблизился. Яков Иванович раскрыл дверь экипажа и молча, жестом, пригласил его. Пожав плечами, Михаил вошёл. Резким толчком дверца за ним захлопнулась. Внутри было достаточно темно. Потом услышал звук дыхания напротив… И голос.

– Ну, здравствуйте. Вот, стало быть, и свиделись…

Узнал, не различив лица её не свыкшимися с темнотой глазами. Вздохнул.

– Что тут сказать. Хотите проклянуть – так прокляните. Отдать властям – отдайте. Всё в