одним из последних достойных примеров умирающего классицизма … Внутри он был богато декорирован – колоннами искусственного мрамора, пилястрами, лепниной и изысканными витражами. Екатерина Владимировна Новосильцева подарила храму золочёную серебряную утварь, бархатную ризницу, Евангелие, украшенное серебром, эмалью и полудрагоценными камнями, большое бронзовое паникадило. Лично сама она заказывала все алтарные картины и иконы, собственноручно вышивала церковные ризы…

Около церкви возвели три скромных корпуса военной богадельни для отставных солдат, имеющих нужду в уходе по старости или полученным увечьям… Позже, сюда селились люди и иного звания – беспомощные старики или больные, лишённые возможности как-нибудь прокормить себя.

На содержание церкви с богадельней Новосильцева пожертвовала одно из родовых имений в Ярославской губернии с 500 душами крепостных мужского пола, приносящее ежегодный доход 4 500 рублей.

Довольно скоро церковь св. Владимира стала знаковым местом, и в конце XIX века в среде офицеров появился обычай – в случае грозящей им опасности перед дуэлью  идти молиться во Владимирскую…

В 1849 году Екатерины Владимировны Новосильцевой не стало. В том же году ушёл из жизни и великий архитектор, уже забытый, ввергнутый в отчаянную унизительную бедность – Карл Росси. Так уходила и великая эпоха…

Вернувшийся из-за границы племянник Новосильцевой – романтик и меценат Владимир Петрович Орлов-Давыдов вступил в наследование вотчинами тётки – в том числе, имением Отрада. Старинный друг Владимира Петровича, художник Брюллов, приехал погостить в Отраду, где написал портрет хозяйки, супруги Владимира – Ольги Ивановны.

Владимир Петрович считал своим долгом вносить пожертвования для поддержания церкви с богадельней. И, тем не менее, после отмены крепостного права, когда доход с подаренного Новосильцевой имения на нужды церкви прекратился, взносов наследника стало совсем недостаточно. Благотворительное заведение постепенно, но верно клонилось к упадку. К началу xx века состояние его было плачевным.

"От прежних риз не осталось и следа, нет в богадельне даже портрета основательницы, исчез куда-то старый архив, капитал растаял, а от храма, которым интересовалась лет двадцать назад Академия художеств, осталось одно грустное воспоминание. Потолок, облицованный розовым мрамором, покрыт толстым слоем грязи, звёзды и листья, исполненные из золоченой бронзы, почернели, а иконы, среди которых есть те, что, по преданию, писал сам Брюллов, сгнили или покрылись плесенью". («Вечернее время» 1913 г.)

Судьба сооружения оказалась недолгой, и храм материнской печали уже в 1932 году был закрыт, а в июне того же года, не простояв и столетия, был взорван… Сегодня жалкое напоминание о нём – несколько скромных уцелевших корпусов от бывшей богадельни, расставленных вокруг зияющего пустыря.

Михаил Фёдорович по возвращении в Москву пытался занимать себя учёными трудами… С тем даже создал сочинение «О государственном кредите». Труд его издан был с чудовищными сокращениями и безо всякого упоминания автора. Михаил Фёдорович впал в тоску, замкнулся, а после начал угасать. Казалось, будто жизненные силы в нём быстро таяли… Михаил словно утратил смысл дальнейшего существования. И вскоре Михаил Орлов скончался. Жена Екатерина Николаевна не плакала, и не заламывала руки, но будто бы совсем ушла в себя…

Екатерина больше никогда не выходила замуж, остаток своей жизни проведя в метаниях. Она то уезжала за границу, то устремлялась в Петербург, то возвращалась жить в Москву, и снова уезжала. Нигде ей не было теперь ни дома, ни покоя.

Сын их, Николенька, Николай Михайлович Орлов, закончив, как положено, Московский университет, стал продолжателем династии, армейским офицером.

Яков Иванович Ростовцев вскорости засел за мемуары… Поскольку  целью его сочинений было примерно оправдать себя перед потомками, Яков Иванович употребил всю силу своего литературного таланта. Однако так труда и не закончил – вконец запутавшись…

А что же архитектор Шарлемань, наш добрый знакомец Иосиф Иванович? Архитектор нанял новую кухарку, а вскоре взялся за постройку большого воспитательного дома. Но это, дорогой читатель, уже совершенно другая история…