—Очень приятно, тезка, нонет. Рыбу продаю,— нестал кривить душой я.— Ставрида нужна? Хорошая идет, крупная, всего двести рублей кило.— Япоказал исцарапанные руки— ставрида иуколоть острым плавником может.

Меняла прищурился, словно изучал диковинное насекомое, почесал гладко выбритый подбородок.

— Странный тыкакой-то. Нет чтобы «сникерсов» набрать. Нафига тебе доллары?

— Бизнес хочу начать,— честно ответил я.

Меняла так заразительно заржал, ажмне самому весело стало. Япредставил себя наего месте: стоишь тытакой напонтованный, голда такая, что вморе свалишься— надно потянет, телки наверняка вочереди стоят. Все утебя везде схвачено: исментами, исбратвой. Итут подходит сопляк безусый ипро бизнес начинает втирать.

— Яктебе буду обращаться если что,— сказал я, нисколько необидевшись.— Тыначеловека похож. Бывай!

Япобежал ксвоим, акменяле сразу жеподошла торговка покупать доллары.

Пробегая мимо старьевщиков, япритормозил: вдруг что интересное найдется. Книги, книги, причем те, что как-то заводились вкаждом доме, нокоторые читают совсем ужотбезнадеги. Иукаждого второго— труды строителей коммунизма: Ленина, Маркса, Энгельса, сгруженные спарохода современности нагазеты.

Возле седого бородатого дедка, торгующего акварельками изоткрытого дипломата, япритормозил. Акварельки были самые обычные, насколько ямог судить: пейзажи, море, голые тетки— меня привлекло потрепанное пособие: «Школа изобразительного искусства. Том 1». Навыцветшей обложке— два мальчишки попояс. Ясел накорточки, взял книгу, открыл содержание: рисунок, рисование снатуры, живопись маслом иакварелью, линейная перспектива. Япролистал учебник: написан понятно, много примеров, построений. Красота! То, что нужно Борьке.

— Сколько хотите закнигу?— спросил яиполучил поспине оттолстенной одышливой бабки савоськой.

— Посторонись. Расселси тут. Людям непройти!

— Четыреста рублей,— сказал торговец виновато ипродолжил, будто оправдываясь:— Книга хорошая, самая лучшая изучебников! Сам поней учился. Даненадо теперь никому… искусство.

Ярассчитывал обменять баксы покурсу один ктысяче, иуменя осталось пятьсот рублей. Если бынадавить наэтого старика, томожно было изадвести книгу забрать, носовесть непозволила так поступить. Видно же, что оннепропойца, апоследнее доедает.

— Уменя брат хочет стать художником,— поделился я.— Это ему. Если станет что-то непонятно, немогли бывыдать несколько уроков занебольшую плату?

Старик ажпомолодел исловно начал излучать сияние.

— Сейчас ятелефон свой напишу! Ручка есть?

Яразвел руками.

— Мытут рыбу ловим.

— Сейчас. Ясейчас. Покарауль картины, аторастащат.

Онзабегал порядам, пока нераздобыл огрызок карандаша, отодрал кусок картонки инацарапал номер иимя.

— Спросите Эрика изпятой комнаты. Если красок нет, так уменя все имеется: имасло, игуашь сакварелью. Пусть приходит! Ядорого невозьму. Чисто символически, нахлеб чтобы. Двести рублей.

— Спасибо вам, дядя Эрик! Еще увидимся!

— Уменя другие девять томов есть! Ну, этих книг!

— Буду иметь ввиду!— обернувшись яналетел натужежирнющую сварливую бабку, еетелеса меня оттолкнули, как мембрана батута.

— Опять ты, щенок!— Она замахнулась наменя палкой.

Яизобразил собачий лай, наблюдая заеереакцией.

— Анупошел вон!— гаркнула она, япоказал ейсредний палец.

Подросток яили как? Сам бог велел вести себя, как придурок.

— Ахтыж, никакого уважения кстарости!— запричитала она, обращаясь кдвум женщинам, торгующими уродливыми пушистыми свитерами модели «летучая мышь». Кажется, модный материал назывался «ангорка», сестра отаком мечтала.

Квечеру мызаработали еще потысяче, скинулись сНаташкой попятьсот рублей, купили триста граммов сыра вларьке, лепешек ууличной торговки— да, немного дороже, чем хлеб вмагазине, зато вочереди стоять ненужно.

Если так задуматься, два дня япахал натри килограмма сыра, исэтим что-то надо делать.

Хорошо, что завтра— последний звонок, уроки делать ненужно. Свобода малолетним оболтусам! Дапреисполнятся пляжи детским ором! Давздрогнет ранняя черешня всадах!

Стоя внабитом под завязку автобусе, ядумал олихих временах: НЭПе идевяностых, которые НЭП повторяют. Вдетстве мывсе сопереживали Робину Гуду. Никого незнаю, кому подуше был бышериф Ноттингемский. Тогда откуда берется вся эта мерзость, ворье, отмороженные убийцы икидалы? Видишь нормального человека— отумиления ажнаслезу пробивает, как пробило Илюхиного отца.

Моего жеотца дома неоказалось. Такое впечатление, что онприходит сюда, чтобы поиздеваться ислить негатив. Навстречу выбежал Борька сдвумя рисунками Вейдеров: один стоял, опершись намеч, второй делал замах.

— Вот.

— Крутяк!— оценил яиполез всумку заучебником ИЗО.

— Пусть этот твой заказчик выберет одного, второго себе оставлю, мне оба нравятся.

Явынул книгу ивручил Борису.

— Держи. Подумал, что она тебе нужна.

Борька застыл, неверя своим глазам иушам. Осторожно взял учебник, пролистал его ивопросительно уставился наменя. Еще неделю назад мыконкурировали заресурсы икрохи родительской любви, ивот вредный брат заботится, книжки покупает. Где подвох?

— Просто так,— уточнил я, ибрат несдержался, впорыве благодарности обнял меня.

Вспомнилось, как пикселилась реальность перед тем, как ядва раза чуть непогиб, ипоспине прокатилась волна холода. Даже если вдруг мироздание меня отторгнет, брат исестра напуть истинный наставлены, они увидели, куда надо двигаться, инесобьются спути. Осталось сделать так, чтобы отец имнепомешал, ипомирить маму сбабушкой Эльзой.

Отом, что мне предстоит сделать еще, ястарался недумать— становилось тошно, как при мысли онелюбимой работе. Вближайшие лет несколько мне такие задачи точно непозубам.

Последний звонок был для меня вдетстве, как для солдата— дембель, как для осужденного— условно-досрочное освобождение. Ятерпел линейку, апотом вместо поездки склассом вгород куда-нибудь мчал сИлюхой ибезудержно отмечал, чокаясь стаканчиками слимонадом ипроизнося дурацкие тосты.

Это было лучшее время его-моей жизни: три месяца свободы, купание, рыбалка, катание наИлюхином велике, черешня иалыча надаче ипрочие удовольствия. Янынешний предаваться праздности ненамерен. Уменя впланах прокачаться физически, сколотить группу поддержки, которая уже обозначилась, и, надеюсь, перейдет сомной вовзрослую жизнь, разбогатеть, потому что питаться гнилыми макаронами ябольше ненамерен. Хочу малиновый пиджак, голду иБМВ, как еетогда называли— боевая машина вымогателя.

Нет конечно— наелся впрошлой жизни дешевыми понтами. Это все мишура, ктому жепривлечет стервятников, которые поймут, что кто-то слишком кучеряво живет.