75 лет после окончания Второй мировой войны, еврейский народ не достиг довоенной численности.

Правительство Германии считало, что большинство народов Европы, за некоторым исключением, окажут помощь в уничтожении евреев. В своем первом свидетельстве в рамках проекта, созданного американским режиссером Стивеном Спилбергом, я сказал: «Я указую перстом обвиняющим на все те народы мира, которые не сделали ничего для спасения евреев. Некоторые даже молчаливо одобряли исполнителей окончательного решения Гитлера по искоренению иудаизма. Я с гордостью могу сказать, что народ Чехии был одним из тех немногих народов, которые делали все возможное, чтобы помочь евреям».

В Праге, рядом с синагогой Голем, есть здание с большой вывеской на английском и иврите, в которой выражается благодарность чешскому народу за его помощь в спасении евреев.

Я знаю, что способность отпустить прошлое и тех, кого мы потеряли, и обрести счастье в жизни – это не то, что дается естественным образом и приходит само собой.

Многие пережившие холокост так и не смогли оправиться от огромной понесенной потери. Эти люди страдали от внезапных, неконтролируемых вспышек гнева и жили в тяжелой тени прошлого, довлевшего над ними, продолжавшего преследовать их.

Один из моментов, когда я понял, что прошлое всегда будет частью меня, случился во время нашей с Евой поездки в Австрию. Мы остановились в местной гостинице, предлагающей «постель и завтрак», и когда уезжали, я попросил номер телефона, чтобы позвонить, если мы однажды приедем еще раз. Владелец отеля зачитал номер, вытатуированный у меня на руке, когда я был узником Бухенвальда…

Хотя мой рассудок восстановился, одна рана остается открытой: принудительное, быстрое и жестокое расставание с детством и невинностью. Вырвав из теплых материнских объятий на железнодорожной платформе в Биркенау, меня бесцеремонно втолкнули в измененную, взрослую реальность. В новых условиях было почти невозможно сохранить веру, которой я придерживался в детстве – в Бога, в мир и в человечество. В долгие послевоенные годы мне приходилось призывать на помощь все душевные ресурсы, чтобы справиться с глубоким, острым ощущением потери, украденного детства.

Каждый раз, когда Орна или Анат подбегали ко мне и обнимали, я вспоминал, что когда-то, до войны, был таким же ребенком, самым надежным убежищем для которого были крепкие родительские объятия.

Я представляю, как больно было моей матери осознать, что ее четырнадцатилетний сын уже не ребенок. Если бы время можно было повернуть вспять, я бы показал ей, как тяжело мне было без нее. Я бы постарался сделать так, чтобы она поняла, что глубоко в душе я, несмотря ни на что, остался тем же ребенком, которого отобрали у нее на платформе в Биркенау.

Мама ушла, и говорить ей обо всем этом уже слишком поздно. Я возвращаюсь к ней тем единственным путем, который еще доступен, – через религиозную традицию, в которой меня воспитывали в родительском доме.

Многие пережившие холокост так и не смогли оправиться от огромной понесенной потери. Эти люди страдали от внезапных вспышек гнева и жили в тяжелой тени прошлого, довлевшего над ними, продолжавшего преследовать их.

Только так можно удержать детство, родителей и потерянный мир.

В первый раз мне пришлось вернуться к обычаям бар-мицвы из-за внуков. С самого начала я пообещал трем мальчикам, что буду сопровождать их и готовить к бар-мицве, и когда пришло время, сдержал обещание.

Я подготовил мальчиков к изучению Хафтары и купил для них все необходимое для продолжения еврейской и семейной традиции. Мое физическое путешествие с ними сопровождалось как сильнейшим волнением, так и глубокой болью. Уже на праздновании бар-мицвы моего внука Итаи, которое прошло в саду Анат в мошаве Нир-Цви, на меня нахлынули воспоминания. Благословив мальчика, я невольно сравнил происходящее со своей собственной бар-мицвой. Глядя на старшего внука, я с удовлетворением отмечал, что он любим и защищен, окружен семьей и друзьями. В тот момент я ощутил огромную гордость.

На праздновании бар-мицвы моего младшего внука Роя в Тель-Авиве меня снова охватили воспоминания. Я вдруг представил себя на своей бар-мицве, в пустой синагоге, одинокого, потому что моего отца забрали в трудовые батальоны венгерской армии.

Ощущение упущенного детства будет сопровождать меня до самого последнего дня. Я вспоминаю дни невинности, отобранные в тот миг, когда я потерял свой дом, а потом был разлучен с родителями и младшим братом. Мне пришлось выживать одному в жестоком мире, полном физической и эмоциональной боли, причем я не знал ничего о том, что с ними случилось. Мне всегда будет недоставать тех членов моей семьи, которые не пережили войну, особенно моего отца и младшего брата.

Во многих отношениях я восстановился полностью, в других моя душа навсегда остается израненной.

Даже сегодня я не могу посетить свой родной город. Мои родственники, внуки Фанни и Германа Мармельштейн, ездили в Берегово (Берегсас) около года назад и посетили место, где стоял дом моих родителей. По возвращении они рассказали, что на месте нашего комплекса теперь стоит школа. В пригороде Ардо они нашли дом своих бабушки и дедушки, где мы, насколько я помню, играли в шары.

Я слушал их с волнением, но никакого желания съездить туда у меня не возникло. Я помню, каким чужаком ощущал себя, когда после возвращения из лагерей бродил по улицам города. Я помню неприязнь в глазах соседей и их разочарование из-за того, что мы выжили и вернулись в город.

Если подумать, есть только два места, куда я хотел бы вернуться, будь у меня такая возможность. Первое – Добрженице, деревня, где я в детстве проводил летние каникулы. О нем у меня сохранились самые хорошие воспоминания: беззаботное детство, запах леса, безмятежная природа, журчание воды в ручье, фруктовые деревья, весело играющие дети и теплые объятия бабушки и дедушки.

Второе место, куда я хотел бы попасть, – это Бухенвальд, где меня, голодного и слабого, нашла свобода. Именно там я увидел, как добро в человеке побеждает зло и как мужество одного человека может повлиять на судьбу сотен детей. Вместо таблички на воротах лагеря, которая символизировала попытку немцев заставить нас потерять человеческую солидарность и единство, я бы поместил совершенно другое послание, другую табличку. Я написал бы на ней «Мы победили».

Там, где немцы решили разместить лозунг «Каждому свое», прошла одна из величайших спасательных операций войны. Человечность и сострадание победили зло.

Я завершаю эту историю своей жизни посланием народу Израиля и Государству Израиль.

На протяжении двух тысяч лет мы скитались по миру и подвергались преследованиям. Треть нашего народа была уничтожена.

Мы, пережившие холокост, считаем, что настало время для большего единства между нами, несмотря на различия в политических взглядах, потому что мы все выбираем жизнь. Я верю, что наше будущее зависит от этого.

Самое важное для меня то, что молодые люди понимают это послание.

Единство – вот основа нашего дальнейшего существования и фундамент нашего будущего.

Это самый важный мотив для будущего Государства Израиль.

Заключение от Лимор Регев

Впервые я встретила Моше на бар-мицве Роя, его внука и лучшего друга моего сына Омера. Этот человек производил сильнейшее впечатление.

Его глаза сияли светом жизни, и годы отпечатались на его лице, освещенном внутренней улыбкой. Я увидела силу, которая помогла ему выжить, и мне захотелось услышать его историю из его собственных уст.

В тот момент, когда Моше благословил своего внука и подарил ему книги, пережившие холокост, я решила задокументировать историю этого человека и обратилась к моей подруге Анат, дочери Моше и матери Роя. Моше дал свое согласие, и мы приступили к работе.

Тема холокоста была близка моему сердцу с самого детства. Мои бабушка и дедушка с обеих сторон бежали из Польши и иммигрировали в Израиль как члены сионистских молодежных движений за несколько лет до немецкой оккупации. Почти вся их большая семья погибла в крематории Треблинки. Я помню тихий голос моего дедушки Якова, повторявшего имена своих родителей и семерых братьев и сестер, которые были убиты во время холокоста. В моем литературном путешествии с Моше меня сопровождали безликие члены моей семьи, погибшие в лагерях смерти.

Мне трудно в полной мере оценить силу духа Моше и поблагодарить за привилегию сопровождать его на путях памяти.