Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что они придумали? – спрашиваю я.
– Не знаю, – отвечает Венди. – Но сейчас родители не самые твои большие поклонники. Так что сегодняшнее утро прошло очень напряженно в семье Эйвери.
– Прости, Вен, – искренне извиняюсь я. – Наверное, я все испортила.
Она кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его.
– Все в порядке. Это обычная драма. А у нас у всех иногда бывают драмы, верно? Просто я еще не успела привыкнуть, что ты встречаешься с моим братом.
На минуту между нами повисает тишина.
– Думаю, стоит кое о чем тебя предупредить, – добродушно добавляет она. – Если ты причинишь ему боль, то тебе придется иметь дело со мной. Я похороню тебя в конском навозе.
– Я запомню это, – быстро говорю я.
– И что за чрезвычайная ситуация? – спрашивает Джеффри. – Я думал, мы не встретимся на этой неделе, потому что провели вместе выходные. И, знаете, меня уже от вас тошнит.
Он шагает по проходу между столиками в «Розовой подвязке» к нам с Кристианом. Мы уже несколько минут ждем Анджелу, но она опаздывает, что ей совсем не свойственно.
– Радует, что ты решил почтить нас своим присутствием, – говорит Кристиан.
– Разве я мог пропустить это собрание? – с ухмылкой отзывается брат. – Ты ведь в курсе, что клуба бы без меня не было? Я даже подумываю предложить изменить название на Клуб Джеффри.
Повинуясь сестринскому инстинкту, я выставляю ногу, словно собираюсь подставить ему подножку. Но он усмехается и переступает через мою ногу, а затем толкает меня в плечо.
– Может, лучше в Клуб Какашкоголового? – предлагаю я.
– Какашкоголового? – фыркает он.
Это было наше самое обидное оскорбление в нашем детстве.
С секунду мы пытаемся поставить друг другу щелбаны, пока он случайно не сжимает мое запястье так, что я вскрикиваю:
– Ой. Когда ты стал таким чертовски сильным?
Он отступает на шаг с улыбкой на лице. Как ни странно, эта возня с Джеффри поднимает мне настроение. После похода и встречи с общиной он стал практически таким же, как раньше, словно наконец позволил себе забыть о том, что тяготило его раньше.
Кристиан молча смотрит на нас. Он единственный ребенок в семье и вряд ли понимает смысл этих шутливых драк с братом. Я в последний раз толкаю Джеффри и сажусь за стол, а он плюхается на стул напротив меня.
В этот момент в зал заходит Анджела. Не сказав ни слова, она садится рядом, а затем открывает блокнот.
– Так что за чрезвычайная ситуация? – спрашиваю я.
Она делает глубокий вдох.
– Я изучала продолжительность жизни обладателей ангельской крови, – говорит она.
– Вот почему ты спрашивала у мистера Фиббса его возраст? – предполагаю я.
– Да. Меня это заинтересовало на собрании общины в выходные. Я почти не сомневаюсь, что мистер Фиббс – Квартариус, но он выглядит намного старше вашей мамы, которая является Димидиусом. Так что вы понимаете, почему это меня смутило.
Нет, я что-то не понимаю.
– Либо мистер Фиббс намного старше вашей матери, – продолжает подруга, – либо она стареет не так, как он. И это натолкнуло меня на мысль, а что, если Квартариусы, которые лишь на четверть ангелы, а на семьдесят пять процентов люди, стареют примерно на двадцать пять процентов медленнее любого человека? Люди, за редким исключением, не доживают до ста лет, а значит, Квартариусы могут дожить максимум до ста двадцати пяти. Что объясняет, почему мистер Фиббс выглядит таким старым.
Она замолкает на мгновение и начинает постукивать ручкой по блокноту. На ее лице появляется беспокойство.
– И что дальше? – подталкиваю ее я.
Раздается еще один глубокий вдох. И все это время Анджела старательно отводит глаза, что действительно начинает меня пугать.
– Следуя этой теории, в Димидиусах лишь половина человеческой крови, а следовательно, они должны прожить вдвое дольше. Примерно двести или двести пятьдесят лет. Значит, ваша мама ангел среднего возраста и должна выглядеть примерно лет на сорок. И так и есть.
– Похоже, ты уже со всем разобралась, – говорит Кристиан.
Анджела сглатывает.
– Да, я тоже так решила, – говорит она до странного безэмоциональным голосом. – Но потом прочла вот это.
Она перелистывает несколько страниц в своем блокноте и начинает читать:
– «И люди стали множиться на земле, и родились у них дочери. И сыны божьи» – так называли ангелов, по крайней мере, чаще всего их так называют – «увидели дочерей человеческих и красоту их. И брали они их себе в жены по своему выбору».
Мне знаком этот отрывок. Это Библия. Вернее, 6-я глава Книги Бытия. В ней говорится о нефилимах, обладателях ангельской крови.
Но Анджела продолжает читать:
– «И сказал Господь: Мой Дух не удержится в человеке навечно, ибо он смертен, и отмерен ему срок в сто и еще двадцать лет». А дальше рассказывается о нефилимах, когда «стали ангелы спускаться к дочерям человеческим, а они рожали им детей», и прочих «героях». И мне показалось это странным. Сначала говорится о нефилимах, затем Господь определяет продолжительность человеческой жизни, а затем мы вновь возвращаемся к нефилимам. И тут я поняла. Он говорил не о жизни людей. Тот отрывок про сто двадцать лет был о нас. Господь решил, что мы должны быть смертными.
– Господь решил, что мы должны быть смертными, – растерянно повторяю я.
– Не имеет значения, сколько мы способны прожить, потому что нам отмерено лишь сто двадцать лет, – заключает Анджела. – Я проискала всю ночь, но так и не смогла найти ни одного упоминания об обладателе ангельской крови, будь то Квартариус или Димидиус, которые бы прожили дольше. Все до единого, о ком мне удалось найти записи, умирали либо до своего сто двадцатого дня рождения, либо в течение года после него. Никто из них так и не дожил до ста двадцати одного года.
Из горла Джеффри вырывается сдавленный хрип. И через мгновение он вскакивает на ноги.
– Это полная чушь, Анджела.
На его лице появляется выражение, которого я никогда не видела раньше. Это смесь безумия, отчаяния и ярости. И это пугает меня.
– Джеффри… – начинает подруга.
– Это неправда, – говорит он грозно. – Это невозможно. Она совершенно здорова.
– Так, давайте успокоимся, – прошу я. – Ну отмерено нам сто двадцать лет. Что в этом такого?
– Клара, – шепчет Кристиан.
От него исходит волна жалости, и внезапно до меня доходит.
Какая же я глупая. Как я не поняла сразу? Конечно, это прекрасно, что мы проживем до ста двадцати лет и при этом останемся молодыми и сильными. Как мама. Мама, которой по виду не дашь и сорока лет. Мама, которая родилась в тысяча восемьсот девяностом году. Маргарет, Мэг, Мардж, Марго, Меган и прочие незнакомцы, ставшие ее предыдущими жизнями. И Мэгги, моя мама, которой несколько недель назад исполнилось сто двадцать лет.