– И что они придумали? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает Венди. – Но сейчас родители не самые твои большие поклонники. Так что сегодняшнее утро прошло очень напряженно в семье Эйвери.

– Прости, Вен, – искренне извиняюсь я. – Наверное, я все испортила.

Она кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его.

– Все в порядке. Это обычная драма. А у нас у всех иногда бывают драмы, верно? Просто я еще не успела привыкнуть, что ты встречаешься с моим братом.

На минуту между нами повисает тишина.

– Думаю, стоит кое о чем тебя предупредить, – добродушно добавляет она. – Если ты причинишь ему боль, то тебе придется иметь дело со мной. Я похороню тебя в конском навозе.

– Я запомню это, – быстро говорю я.

– И что за чрезвычайная ситуация? – спрашивает Джеффри. – Я думал, мы не встретимся на этой неделе, потому что провели вместе выходные. И, знаете, меня уже от вас тошнит.

Он шагает по проходу между столиками в «Розовой подвязке» к нам с Кристианом. Мы уже несколько минут ждем Анджелу, но она опаздывает, что ей совсем не свойственно.

– Радует, что ты решил почтить нас своим присутствием, – говорит Кристиан.

– Разве я мог пропустить это собрание? – с ухмылкой отзывается брат. – Ты ведь в курсе, что клуба бы без меня не было? Я даже подумываю предложить изменить название на Клуб Джеффри.

Повинуясь сестринскому инстинкту, я выставляю ногу, словно собираюсь подставить ему подножку. Но он усмехается и переступает через мою ногу, а затем толкает меня в плечо.

– Может, лучше в Клуб Какашкоголового? – предлагаю я.

– Какашкоголового? – фыркает он.

Это было наше самое обидное оскорбление в нашем детстве.

С секунду мы пытаемся поставить друг другу щелбаны, пока он случайно не сжимает мое запястье так, что я вскрикиваю:

– Ой. Когда ты стал таким чертовски сильным?

Он отступает на шаг с улыбкой на лице. Как ни странно, эта возня с Джеффри поднимает мне настроение. После похода и встречи с общиной он стал практически таким же, как раньше, словно наконец позволил себе забыть о том, что тяготило его раньше.

Кристиан молча смотрит на нас. Он единственный ребенок в семье и вряд ли понимает смысл этих шутливых драк с братом. Я в последний раз толкаю Джеффри и сажусь за стол, а он плюхается на стул напротив меня.

В этот момент в зал заходит Анджела. Не сказав ни слова, она садится рядом, а затем открывает блокнот.

– Так что за чрезвычайная ситуация? – спрашиваю я.

Она делает глубокий вдох.

– Я изучала продолжительность жизни обладателей ангельской крови, – говорит она.

– Вот почему ты спрашивала у мистера Фиббса его возраст? – предполагаю я.

– Да. Меня это заинтересовало на собрании общины в выходные. Я почти не сомневаюсь, что мистер Фиббс – Квартариус, но он выглядит намного старше вашей мамы, которая является Димидиусом. Так что вы понимаете, почему это меня смутило.

Нет, я что-то не понимаю.

– Либо мистер Фиббс намного старше вашей матери, – продолжает подруга, – либо она стареет не так, как он. И это натолкнуло меня на мысль, а что, если Квартариусы, которые лишь на четверть ангелы, а на семьдесят пять процентов люди, стареют примерно на двадцать пять процентов медленнее любого человека? Люди, за редким исключением, не доживают до ста лет, а значит, Квартариусы могут дожить максимум до ста двадцати пяти. Что объясняет, почему мистер Фиббс выглядит таким старым.

Она замолкает на мгновение и начинает постукивать ручкой по блокноту. На ее лице появляется беспокойство.

– И что дальше? – подталкиваю ее я.

Раздается еще один глубокий вдох. И все это время Анджела старательно отводит глаза, что действительно начинает меня пугать.

– Следуя этой теории, в Димидиусах лишь половина человеческой крови, а следовательно, они должны прожить вдвое дольше. Примерно двести или двести пятьдесят лет. Значит, ваша мама ангел среднего возраста и должна выглядеть примерно лет на сорок. И так и есть.

– Похоже, ты уже со всем разобралась, – говорит Кристиан.

Анджела сглатывает.

– Да, я тоже так решила, – говорит она до странного безэмоциональным голосом. – Но потом прочла вот это.

Она перелистывает несколько страниц в своем блокноте и начинает читать:

– «И люди стали множиться на земле, и родились у них дочери. И сыны божьи» – так называли ангелов, по крайней мере, чаще всего их так называют – «увидели дочерей человеческих и красоту их. И брали они их себе в жены по своему выбору».

Мне знаком этот отрывок. Это Библия. Вернее, 6-я глава Книги Бытия. В ней говорится о нефилимах, обладателях ангельской крови.

Но Анджела продолжает читать:

– «И сказал Господь: Мой Дух не удержится в человеке навечно, ибо он смертен, и отмерен ему срок в сто и еще двадцать лет». А дальше рассказывается о нефилимах, когда «стали ангелы спускаться к дочерям человеческим, а они рожали им детей», и прочих «героях». И мне показалось это странным. Сначала говорится о нефилимах, затем Господь определяет продолжительность человеческой жизни, а затем мы вновь возвращаемся к нефилимам. И тут я поняла. Он говорил не о жизни людей. Тот отрывок про сто двадцать лет был о нас. Господь решил, что мы должны быть смертными.

– Господь решил, что мы должны быть смертными, – растерянно повторяю я.

– Не имеет значения, сколько мы способны прожить, потому что нам отмерено лишь сто двадцать лет, – заключает Анджела. – Я проискала всю ночь, но так и не смогла найти ни одного упоминания об обладателе ангельской крови, будь то Квартариус или Димидиус, которые бы прожили дольше. Все до единого, о ком мне удалось найти записи, умирали либо до своего сто двадцатого дня рождения, либо в течение года после него. Никто из них так и не дожил до ста двадцати одного года.

Из горла Джеффри вырывается сдавленный хрип. И через мгновение он вскакивает на ноги.

– Это полная чушь, Анджела.

На его лице появляется выражение, которого я никогда не видела раньше. Это смесь безумия, отчаяния и ярости. И это пугает меня.

– Джеффри… – начинает подруга.

– Это неправда, – говорит он грозно. – Это невозможно. Она совершенно здорова.

– Так, давайте успокоимся, – прошу я. – Ну отмерено нам сто двадцать лет. Что в этом такого?

– Клара, – шепчет Кристиан.

От него исходит волна жалости, и внезапно до меня доходит.

Какая же я глупая. Как я не поняла сразу? Конечно, это прекрасно, что мы проживем до ста двадцати лет и при этом останемся молодыми и сильными. Как мама. Мама, которой по виду не дашь и сорока лет. Мама, которая родилась в тысяча восемьсот девяностом году. Маргарет, Мэг, Мардж, Марго, Меган и прочие незнакомцы, ставшие ее предыдущими жизнями. И Мэгги, моя мама, которой несколько недель назад исполнилось сто двадцать лет.