ничего не случилось. Почему бы мне теперь не использовать себя для добра? Неважно, плохой я человек или нет. Так что мы, Lastotschka, наконец можем поставить фундаментальные вопросы, к примеру: можно ли вообще плохими средствами достичь чего-то хорошего. Подумай хотя бы о войне, которая у тебя на родине все еще продолжается и, возможно, даже будет разгораться. Или вспомни, как доктор Самир, хотя и отвергает джихад, все-таки в какой-то мере его оправдывает. Поскольку говорит, что мировой рынок угрожает его вере, так что – это его слова – она, собственно, лишь защищает себя. На что сеньора Гайлинт сказала: но ведь и женщины лишь защищают себя, а если нет, то защищать их обязаны мы. Она прямо-таки воспламенилась. Эти светящиеся волосы! Чтобы их не побили камнями! – прошипела она. Так что, опять-таки, и Патрик, которому от столь неожиданного появления доктора Самира явно было не по себе, заговорил об англичанах. От которых, дескать, его народ хочет наконец освободиться. А кроме насилия, сказал он, других путей для этого нет.

Я же, со своей стороны, молчал, хотя бы потому, что так мало во всем этом понимаю. Кроме того, манты опять были здесь. Опять, вероятно, только я один их и видел. И еще, может быть, клошар.

Итак, доктор Самир.

Даже если нельзя узнать, каким образом он попал на корабль, он почти с самого начала удостоверил, что я обладаю Сознанием. Да и вообще, без всякого «почти», он меня удостоверял, хотя я даже не знаю, откуда он родом. Я имею в виду, какой язык для него родной. Так что я теперь уже в третий раз захотел непременно навести кое-какие справки.

Чего только мне не приходится наверстывать! Как если бы имелась некая цель! Но, возможно, существуют разные цели, для каждого человека своя, или даже несколько. Некоторые, такое у меня впечатление, знают ее еще до обретения Сознания, она у них в крови. Как инстинкт у животных, так я это себе представляю. Другие люди изначально ее не имеют и узнают о ней как-то иначе. Может, это и есть глубинный смысл религий?

И еще есть такие люди, как я. Которым цель не открывается почти до самого конца. Потому что они, к примеру, отвлекают себя вечеринками или, как я, полупроводниками. Но еще и совсем другие – можно ли сказать о них «инструменты»? – служат для такого отвлечения. Они порой бывают очень утонченными, как, к примеру, французская кухня, но бывают и такими топорными, как немецкий рейхстаг или, в Америке, Голливуд. Также для этого годятся скоростные автомобили, по крайней мере дорогие, а в случае Человека-в-костюме – дайвинг. Так что Барселона была счастьем.

Там меня, заслуженно или нет, Сознание попросту выискало. По чистой прихоти, так сказать. Значит, мы можем увидеть перед глазами цель совершенно независимо от того, что мы делали в жизни. Я имею в виду – были ли мы хорошими людьми. Может, такой же смысл и у христианства: что оно под прощением подразумевает именно это и снимает с наших плеч вину. У меня она, со времени Барселоны, снята с плеч.

За которые меня поддерживали теперь, с одной стороны, мистер Гилберн, а с другой – Патрик, пока не подвели к клошару и доктору Самиру, тогда как сеньора Гайлинт следовала за нами. Все это происходило посреди Атлантики и под палящим солнцем. На открытой – нижней – палубе юта, не более чем в двух градусах широты от экватора. Между, опять-таки, доносящимися сверху, исполняемыми под орган Хаммонда шлягерами и двумя женщинами, которые в двух шагах от нас уютно плескались в бассейне. И среди стоявших повсюду на столиках полных или уже пустых пивных бокалов и позвякивающих кофейных чашечек, перед которыми люди засовывали себе в рот кусочки пирожных.

Это сопровождалось – по ту сторону леера – парящими мантами.

Но не из-за них я теперь понял всё. Они меня скорее бы отвлекли. Я это понял благодаря доктору Самиру. Поэтому и не имеет значения, как он попал на корабль.

Значение имеет лишь то, что он теперь сидел с нами. Сперва я, по аналогии с пиратской шапочкой клошара, принял и его, одетого в белое, за участника маскарада. На нем ведь были не только необычного вида шальвары. Но еще и свободного покроя рубаха, спускающаяся ниже колен, а на голове – белая вязаная ермолка. Которую он, такое у меня впечатление, вообще никогда не снимает.

Что впечатление, будто он в маскарадном костюме, ложное – это мне сразу же разъяснила его улыбка. После каждой встречи с ним ты уносишь ее с собой. И она еще сколько-то часов остается в тебе. И ведь она у него вовсе не на губах. Его губы слишком суровые и узкие – по крайней мере, для такого черного человека. Но и в глазах, в отличие, к примеру, от мистера Гилберна, она у него не светится; во всяком случае – не больше, чем у того. Потому он и являет собой такую же противоположность нашему Иисусу, как, к примеру, Будда, с которым доктор Бьернсон уже почти сравнялся в плане необъятности брюха. Проблема в том, что всякий Будда начинает улыбаться губами, стоит только поставить его в своей комнате на комод. И потом уже не перестает улыбаться. Что доводит тебя до бешенства. Пока в один прекрасный день ты не чувствуешь, что больше не в силах это терпеть, и, хоть и не швыряешь его сразу в мусорное ведро. Но отдаешь Свену, чтобы он, к примеру, продал эту штуковину на блошином рынке. Эзотерическая болтовня Конни в любом случае свидетельствовала, что она свихнулась, причем полностью.

Тем не менее она из-за этого расстроилась. Наши с ней отношения и прежде были на грани разрыва. Из-за чего она в конце концов и решилась на аборт. Как подумаю, какой ад устраивала мне дома Петра! Ясное дело, она давно обо всем догадывалась. О чем, однако, не догадывался я. Из-за того, что я подвергаю ее опасности заражения СПИДом, кричала она, и даже ставлю под угрозу саму ее жизнь, когда вот так, без презерватива, шляюсь по всей мировой истории, трахаясь с кем ни попадя. Она употребила другое словцо, посильнее, но здесь я не хочу его приводить. Тем более что к доктору Самиру все это никакого отношения не имеет.

Ведь он улыбается телом. Этим я хочу сказать, что его тело, само по себе, улыбается, а не что он улыбается посредством тела. Его тело