владение короля Георга Третьего. И полномочия, которыми он наделил губернатора, дают последнему власть над любым человеком – черным или белым, любой вещью – большой или малой, и любыми взаимоотношениями, что возникают между жителями его державы.

Рук, сам того не сознавая, намеревался сохранить в тайне все, что происходило в уединении его мыса: и беседы с туземцами, и записные книжки, и чувство, будто он удостоился особого дара. Но попытка это утаить могла возыметь последствия. Какие – он пока не знал, но, глядя вслед шагавшему по тропе Силку, он поймал себя на мысли, что этот райский уголок, как и любой другой, не вечен.

* * *

Рук выучил имена некоторых женщин, что наведывались к нему вместе с детьми. По крайней мере, он предполагал, что это их имена. Барринган – так звали красивую высокую женщину, которая явилась одной из первых и приходилась Бонеде то ли матерью, то ли тетей – он так до конца и не понял. Старушка, судя по всему, пользовавшаяся большим уважением, звалась Мауберри, но про себя Рук называл ее бабулей, потому что своей неколебимой уверенностью во всем и манерой искоса лукаво на него поглядывать она напоминала ему родную бабушку.

Явившись в гости, они, как и другие женщины – те, что приходили лишь изредка, – здоровались с ним, а потом усаживались поодаль вокруг костра, уложив детей на колени. Они коротали время, мастеря рыболовные крючки из изогнутых ракушек и плетя веревки из древесной коры. Они показали Руку ее волокнистое лыко и объяснили, что оно называется дтурадураланг – как он подозревал, главным образом для того, чтобы посмеяться над его попытками это выговорить.

Рук помнил своих сестренок маленькими, но они, вечно завернутые в одежду и пеленки так, что видно было только личико да ручки, лежали в деревянной люльке, похожие на почтовые бандероли. Он не помнил, чтобы они вот так валялись голышом на ничем не прикрытых бедрах матери, как местные дети. Впервые это увидев, он был потрясен, но теперь задумался: уж не для того ли и даны женщине бедра – чтобы служить живой люлькой, в которой ребенок может забыться сном?

Иногда во главе небольшой вереницы туземцев по скалам спускался Варунгин. Дети издали наблюдали, как он садился рядом с Руком на землю у стен хижины. Иногда он с полчаса не издавал ни звука. Если Рук пытался вспомнить что-то из недавно выученных слов или брал в руки какой-нибудь предмет, желая выяснить, как он называется, Варунгин едва заметно ерзал, но ничего не отвечал. Видимо, он не находил молчание неловким.

Руку же казалось, будто он смотрит в какое-то причудливое зеркало. Прежде среди себе подобных он сам смущал других своей немногословностью. Сидя вот так, ничего не делая, он учился смирению.

Порой Варунгин приводил с собой других мужчин. Тогда Рук, точно ребенок, бессловесный и оставленный без внимания, сидел и слушал, как они разговаривают – слишком быстро, чтобы он мог уловить в этом потоке звуков хоть одно знакомое слово. В окружении соплеменников Варунгин утрачивал свою обычную серьезность и принимался развлекать остальных пространными историями. Ему с поразительной точностью удавалось изображать других. Рук не раз узнавал черты майора Уайата – Варунгин мастерски передразнивал его бурное негодование – и бедняги Госдена с его неотвязным кашлем.

Хотелось бы Руку знать, развлекает ли Варунгин своих соплеменников, изображая, как мистер Рук шевелит губами, пытаясь выговорить очередное новое слово.

Временами Варунгин приходил, чтобы дать Руку очередной урок местного языка. Он раскладывал перед собой на земле все свои принадлежности и орудия: зазубренное копье, еще одно – с гладким наконечником, острогу с четырьмя зубьями, деревянную палку вроде меча, к концу которой смолой была приклеена устричная раковина. Он поочередно рассказал Руку, как называется каждый предмет. Дооул – копье с двумя зазубринами. Вуданг – костяной наконечник копья. Йелга – зазубрина на копье. Йара – затачивать наконечники мутинга или рыболовной остроги. Рук держал рядом записную книжку, не выпускал из рук карандаш. Что-то – он и сам не знал, что именно, – подсказало ему, что Варунгин не одобряет всю эту писанину. Но тот был терпелив, повторял слова и показывал своему ученику разные предметы до тех пор, пока не убеждался, что тот понял.

Когда Варунгин, собрав свои принадлежности, вставал, подходили дети. Почти всегда среди них были Тагаран, Вороган и Бонеда, а иногда приходили еще две девочки, которых Рук с трудом отличал друг от друга – должно быть, сестры, Тугеар и Нгалгеар. Их так развеселили его попытки разобраться, кто есть кто, что Бонеда в буквальном смысле обмочился. Рук с любопытством отметил, что это никого не смутило. Просто заключительная сцена комедии и вместе с тем хвалебный отзыв, не более.

Он сидел рядом с Варунгином, как ученик, из вежливости обменивался парой слов с женщинами и радовался обществу детей, но по-настоящему беседовал лишь с Тагаран. Она никогда не приходила одна, но другие дети быстро уставали от их словесных игр. Им не хватало терпения, ведь Руку мало было понять смысл слова: требовалось повторить сказанное столько раз, чтобы он смог записать. Через какое-то время остальные разбегались и оставляли Рука и Тагаран вдвоем.

Рук не заметил, как она дала ему имя – камара. Он предположил, что это значит «мой друг» или что-то вроде того. Он не знал, слышала ли она, как англичане называют друг друга близким по значению обращением comrade[25] или схожесть этих иностранных слов была совпадением. Сколько всего он не знал!

Тагаран была самой старшей из детей, но не одно лишь это выявляло в ней предводителя. Всю жизнь Руку встречались люди, отличавшиеся такой внутренней силой, что они безо всяких усилий вызывали у других уважение. Причем звание и общественное положение не имели к этому отношения: губернатор этим качеством был обделен. И Рук тоже – он это знал, а вот Силк им обладал, как и Гардинер.

И Тагаран. За этим скрывалось нечто большее, чем ум, хотя ум ее был подвижен, как ртуть. Нечто большее, чем стремление стоять на своем, хотя Руку доводилось видеть, как она раздает указания другим детям. За этим стояло умение бесстрашно взаимодействовать с миром.

Она никогда не уставала ни учить его новым словам, ни в свою очередь осваивать английский. Как и Варунгину, ей превосходно удавалось изображать, и она явно радовалась, увидев, что Рук ее понял.

Когда на коленях у одной из сидевших вокруг костра женщин заплакала девочка, Тагаран объяснила: бредо тунга – «она просит хлеба». Рук дал ей краюху, чтобы она отнесла ее малышке – пожертвовал большей частью своего ужина, не упомянув, что сам останется