– Тебя, Андрюха, похоже, самого кто-то крепко шандарахнул, и ты бредишь. Во-первых, видел ты ту Дунаеву? Овца, чистейшей воды овца. Да она на меня взгляд поднять боялась, не то что руку с чем попало. А во-вторых, Кристина, конечно, меня по головке не погладит за то, что я выдаю тайны фирмы, но Бородин – дедушка Дунаевой, отец ее матери, той самой Галины Гусевой, которую мы по его просьбе пытаемся разыскать.

– Да ну!

– Вот тебе и ну.

– А чего вы молчите, как партизаны? Знаете, как это называется?

– Препятствие следствию? – предположил Рыбак.

– Ха! Свинство – вот как это называется. Делиться надо информацией! Де-лить-ся! А то…

– А то – что? Отберешь у нас лицензию на детективную работу?

Щедрый долго молчал, и только когда «Форд» притормозил возле «Антикварной лавки», он, открыв дверь, обернулся:

– Не отберу.

– Я с тобой, – сказал Рыбак. – Хорошо?

Щедрый то ли понял, что так просто от Рыбака не отделаться, то ли еще не отказался от мысли добраться на «Форде» до офиса «Кайроса», где опрометчиво оставил своего железного коня, но только рукой махнул, мол, что с тобой поделать, валяй, иди.

Крыльцо магазина, огражденное красно-белой лентой, охранял молоденький лейтенант в новенькой, с иголочки, форме. Очевидно, Щедрого он уже видел здесь, или просто был с ним знаком, но препятствий чинить не стал. Напротив, даже поздоровался с Рыбаком, признав в нем своего.

В магазине до сих пор работали два эксперта – снимали отпечатки пальцев. «Сизифов труд, – подумал Иван. – Сколько народу здесь перебывало хотя бы за последнюю неделю».

Щедрый прошел в уже знакомый Рыбаку кабинет. Сидевшего за столом опера Иван видел впервые, наверно с районного отдела. При виде Щедрого тот порывисто встал.

– Здравствуйте, Андрей Геннадьевич. Вот деньги и бумаги, которые были в сейфе хозяина магазина. Эксперты уже отпечатки сняли.

Проигнорировав деньги – перетянутую резинкой довольно толстую «котлету» из разномастных купюр, – Щедрый приступил к изучению завещания. Надо ли говорить, что Рыбак, заглядывая через его плечо, также ознакомился с документом.

Никаких разночтений завещание не допускало. Александре Зуевой и Антону Волынкину, если на момент смерти завещателя они будут состоять с ним в трудовых отношениях, полагалась утешительная премия в размере ста тысяч рублей каждому. Такая же премия плюс рояль, стоявший в магазине, предназначалась старому другу Бородина, Леониду Федоровичу Кудряшову. При этом оговаривалось, что с роялем этим он может делать все, что заблагорассудится: продать, подарить, обменять. Или же, пока новый хозяин не продаст или не перепрофилирует магазин, приходить и играть на нем в любое время.

Все остальное свое имущество: магазин, квартиры на втором и третьем этажах этого же дома, квартиру на Советской, в которой он проживал, дачу в Высоком, счета в банках Бородин завещал Инге Дунаевой. О предполагаемом родстве в завещании не говорилось, и это было только на руку девушке. Если родство не подтвердится, во что Иван абсолютно не верил, ни у кого не будет предлога оспорить завещание в суде, мотивируя это обманом со стороны Инги, игрой на родственных чувствах старого торговца антиквариатом.

– Неплохое такое наследство, – присвистнул Щедрый. – Можно забросить работу и жить в свое удовольствие.

– Насколько я понял, – возразил Рыбак, – для Инги ее работа и есть самое большое удовольствие в жизни. Причем, скорее всего, единственное.

– М-да… Тяжелый случай. Надо будет завтра пообщаться со всеми наследниками. Капитан, – обратился Щедрый к оперу, – обеспечьте, пожалуйста, завтра к десяти явку свидетелей в городское управление.

Тут внимание Щедрого привлек шум в магазине:

– Лейтенант, что там у тебя?

– Тут продавец здешний, Волынкин, уже третий раз приходит, хочет с начальством поговорить.

– Завтра. Пусть завтра приходит в городское отделение полиции. А хотя давай его сюда.

– Здравствуйте! – Антон Волынкин влетел в кабинет.

Худой, с бледным вытянутым лицом, он чем-то напомнил Ивану Федора, хотя внешне они были абсолютно разными. Очевидно, сходство крылось в несомненном переизбытке интеллекта, явно читавшемся в лицах и Волынкина, и Лебедева. Просто какая-то интеллектуальная одержимость, иначе не скажешь.

Незнакомый Ивану опер посмотрел на него в упор, предлагая прогуляться, на что Рыбак сделал непонимающее лицо и уселся на диван, давая понять, что если кому-то и надо прогуляться, так это самому оперу. Спорить тот не стал.

– Здравствуйте, молодой человек, присаживайтесь, – самым что ни на есть доброжелательным тоном заявил Щедрый.

Волынкин посмотрел на него, перевел взгляд на Рыбака и плюхнулся на предложенный стул.

– Говорят, вы арестовали Ингу Дунаеву? – с места в разбег начал он.

– А кто говорит? – поинтересовался Щедрый.

– Да все! – отозвался Волынкин. – Шурочка, бабки во дворе.

– Шурочка – это, если я правильно понимаю, Зуева Александра Анатольевна, так?

– Так, – согласился Антон.

– А почему вы называете ее Шурочкой? Все-таки разница в возрасте очень серьезная. Вы состоите в родстве?

– А? Что? При чем тут это?

– Просто у меня была тетушка, родная сестра моей бабушки, так она не разрешала звать ее тетей Соней, требовала, чтобы я звал ее Сонечкой или Софочкой. Вот я и подумал…

«Изображает из себя хорошего полицейского, – решил Рыбак. – Втирается в доверие к свидетелю».

А еще он подумал, что Щедрому не нужно изображать хорошего, он такой и есть, так как занимается тем, что у него получается, – своей работой. А вот он, Рыбак, – черт знает чем. Из полиции (тогда еще милиции) ушел, потому что служба пришлась не по душе его первой жене. Попытался создать свой ЧОП[11], но не справился с организационными вопросами. Теперь вот подвизается в детективно-консалтинговом агентстве, но от детективной деятельности в агентстве только название, больше идет упор на консультации по вопросам бизнеса, в которых он дуб дубом. Зато коллектив подобрался что надо, несмотря на некоторых чересчур умных товарищей. Но порой, в какие-то определенные моменты, Иван скучал по оперативной работе, и сейчас как раз был именно такой.

Тем временем Щедрый продолжал изображать хорошего полицейского:

– Так, значит, вы пришли поговорить насчет Зуевой Александры Александровны.

– Да нет же, – возмутился Волынкин («вот тупой мент», – семафорили его глаза), – насчет Инги Дунаевой.

– И что с ней такое, с Ингой? – поинтересовался Щедрый.

– Так я же говорю – арестовали ее!