– Логично, – заметила Кристина.

– Отстой, – простонал Федор.

Инга проснулась, но продолжала лежать с закрытыми глазами, стараясь понять, куда она попала. Вокруг тишина, но не абсолютная, как в заваленном снегом деревенском доме, а относительная, периодически нарушаемая звуком шагов, отголосками телепередач, шумом ветра и гулом транспорта, доносившимся откуда-то издалека. Решившись слегка приоткрыть глаза, Инга осмотрелась.

Окно без занавесок, за ним – темнота. Не понять – то ли вечер, то ли ночь. Абсолютно белые стены, квадратный светильник с лампами-трубками на потолке. Из четырех горит только одна. А еще странный запах, больничный. Так пахло, когда умерла бабушка. Голова пустая, словно ватная, как дед-мороз в магазине Петра Васильевича, только не выставленный на полку, а укутанный в тонкую шуршащую бумагу и спящий в коробке до поры до времени. Что это? Может, она тоже умерла следом за бабушкой? Инга попробовала пошевелиться – получилось. Вспомнила о грязных руках, вытащила их из-под одеяла и поняла, что ее одежда куда-то делась. Вместо уютной водолазки – чужая ночнушка, белая в мелкий сиреневый ромбик. От мысли, что кто-то раздевал ее, стало нестерпимо жарко. Инга откинула одеяло, обнаружила на подоле рубашки синий штамп и приблизила, на сколько это было возможно, ткань к глазам – «Больница № 9». Значит, она действительно в больнице, и люди, ворвавшиеся в ее квартиру, не такие уж плохие, раз решили позаботиться о ней.

Не успела она подумать, как дверь приоткрылась, пропуская маленькую фигурку в голубом халате и бахилах.

– Ася? – не поверила своим глазам Инга. – Ася! – голос задрожал, из глаз сами собой брызнули слезы.

Следом за Асей в палату вошел мужчина – высокий, крепкий, но не Иван, его Инга бы узнала. Но было у незнакомца и Асиного жениха что-то общее: оба окружали ее заботой. Вот и сейчас Асин спутник моментально принес из коридора стул, и она, сев рядом с Ингой, взяла ее за руку, которую никто так и не помог помыть.

– У меня руки грязные, – пожаловалась Инга. – Я просила мыло, но не дали.

– Ничего страшного, – успокоила ее Ася, – сейчас мы это исправим.

Она вытащила из сумочки упаковку влажных салфеток и принялась тщательно, палец за пальцем, протирать Ингины руки, словно она – маленькая девочка, а Ася – ее мать или бабушка. Хотя Инга не помнила, чтобы бабушка когда-нибудь так бережно обращалась с ее руками. Зыркнет строго, спросит: «Руки чистые?» Инга, чувствуя себя преступницей, тут же опрометью несется к рукомойнику. Даже если пять минут назад уже помыла. А мама… Как ни старалась Инга, ей никак не удавалось вспомнить мамины прикосновения, только фотографию: мама – венценосный журавль, отец, хмурый, с минусоподобным ртом, и она, Инга. Края фото размыты, лица отца и самой Инги угадываются с трудом. А у мамы – она в центре – четко видна каждая черточка.

– Ну вот и порядок, – бодрым голосом сказала Ася, озираясь в поисках корзины.

– Дай сюда, – скомандовал сопровождавший ее мужчина.

Инга успела забыть о его присутствии, и от неожиданности вздрогнула.

– Это Андрей Геннадьевич, – поспешила успокоить ее Ася. – Он хороший. Это он меня сюда привез. Я узнала, что ты в больнице…

Голос у Аси мягкий, словно мамина колыбельная, которую Инга когда-то благополучно забыла, а теперь вспомнила. Даже слова какие-то всплывают в памяти – про медведя, который наступил лисе на хвост. Хотя, наверное, это не колыбельная, а просто песня… Мысли путались… Приходилось прикладывать усилие, чтобы держать глаза открытыми. Ведь стоит уснуть – и Ася пропадет…

– Инга! – сказал мужчина, которого Ася назвала Андреем Геннадьевичем, – вы можете рассказать, что с вами случилось?

– Нет, – она старательно помотала головой.

– Не надо ничего говорить. – Асина рука коснулась ее щеки. – И плакать тоже не надо. Ведь все хорошо.

Плакать? Разве она плачет?

– Андрей! – Асин голос доносился откуда-то издалека. – Может, ты пойдешь и поговоришь с доктором? Видишь, ей тяжело разговаривать. Думаю, вопросы могут подождать до утра.

– Не уходи, – шепчет Инга. – Не уходи.

– Конечно! Не волнуйся. Я останусь с тобой…

– Что за?.. – возмутился Рыбак, увидев на больничном крыльце одинокую фигуру Щедрого.

Выскочив из машины, он бросился к майору.

– Где Аська?

– Тише, Ваня, все в порядке. Она решила остаться с Дунаевой.

– Как это решила? – Иван выхватил из кармана телефон.

– Стой, не звони. Дунаева заснула, и, если ты ее разбудишь звонком, Ася огорчится.

Слово «огорчится» было подобрано очень правильно. Иван мгновенно остыл, словно раскаленная болванка в холодной воде, только что не зашипел.

– Ты же знаешь свою Асю – уж если что решила, то ее не переубедить.

– Знаю. Только Дунаева эта – вдруг она и правда убийца? Что ей стоит Аську приложить головой к табуретке!

– Во-первых, табуреток там нет, ручаюсь, во-вторых, боец под дверью контролирует обстановку, а в-третьих, Дунаева под транквилизаторами, еле языком ворочала. Дай бог, чтобы к утру очухалась. А я медсестричке поручил Асю накормить, чаем напоить и спать уложить. Так что в порядке будет твоя ненаглядная.

– Смотри! Если что…

– Ты куда сейчас?

– Позвоню начальству, доложу обстановку, а там видно будет. А ты?

– Так я же под офисом вашим лимузин оставил.

– Ну, значит, поехали в офис, – проворчал Иван, садясь за руль. – Хотя позвонить все равно не мешает.

Но тут зазвонил телефон Щедрого.

– Минутку, – майор, уже разместившийся на переднем сиденье рыбаковского «Форда», с кряхтеньем выбрался наружу.

Сколько Иван ни старался, ни одно из слов собеседника Щедрого уловить не удалось.

– Подкинь меня на Лазаревскую, если не сложно, – распорядился майор, закончив разговор.

– К магазину Бородина?

– К нему самому.

– Есть какие-то новости? – Иван нажал на газ и дал задний ход, выезжая с больничной парковки.

– Есть. Вскрыли сейф Бородина и нашли копию его завещания. Как думаешь, кому старик оставил все свое добро?

– Кто его знает? Определенно могу сказать, что не мне.

– И не мне. Дунаевой – вот кому. Так что у нее определенно был мотив для убийства. Зуева, уборщица Бородина, уверяет, что он квартиру Дунаевой не посещал, но иметь на нее виды, как мне кажется, это обстоятельство не мешало. Думаю, все могло быть так: Бородин попросил Дунаеву зайти вечером в магазин. Отказать она не могла – не в том положении. Спустилась – и тут он начал, скажем так, склонять ее к сожительству. Прямо в торговом зале. А девушка, не будь дурой, и шандарахнула ему по черепушке тем, что под руку попало. Как думаешь?