уезжают в школу, я путешествую со своим оркестром, а ты остаешься дома… но теперь ты можешь смотреть в него и представлять, что отправляешься куда угодно.

Отец вставил странную катушку в прибор и поднес его к моему лицу. Я помню, что поначалу испугалась, но потом увидела изображение леса, такое реалистичное, что, казалось, я могу его потрогать. Отец показал, как переключать ленту кнопкой сбоку, катушка сдвинулась и я увидела водопад. Это было похоже на волшебство. Я рассмеялась, а отец улыбнулся, но его улыбка померкла при виде розового шрама в середине моей грудной клетки. Я наблюдала за его реакцией, когда он вспомнил, что я сломана, и ощутила вину, что это его расстраивало.

– Я так по вам скучал, – сказал он. Слова были как объятие и я хотела им верить. Камера засняла, как он смотрит на мою мать, а она отводит взгляд. Я была слишком маленькой, чтобы понимать происходящее между ними. Когда цепляешься за что-то слишком крепко, становится больно.

– Конор, я надеялся тебя здесь увидеть, – сказал отец, протягивая ему маленький подарок. – Давай я подержу камеру, пока ты его открываешь. Надеюсь, тебе понравится. – Камера повернулась к Конору, такому счастливому словно он никогда не получал подарков на Рождество и не праздновал его, и я задумалась, может, так и было. Бабушка говорила, что некоторые люди не верят в Рождество и не празднуют его, и от этого мне становилось грустно.

– Разные люди верят в разные вещи, – сказала она, когда я не поняла.

– А ты во что веришь? – спросила я.

– Я верю в доброту и усердную работу, – улыбнулась бабушка.

– А как же Бог?

– Я верю, что Бог тоже верит в усердную работу, – снова улыбнулась она.

– А мне во что верить? – спросила я.

– Тебе нужно верить в то, во что ты хочешь верить, и тебе всегда стоит верить в себя. – Это был хороший совет, который я никогда не забывала.

Конор осторожно распаковал йо-йо, похожих на которое я еще не видела.

– Я нашел его в Шанхае, – сказал отец. – Мне сказали, это лучшее йо-йо в мире, но тебе виднее, ты же эксперт!

– Оно идеальное. Потрясающе. Спасибо, – сказал Конор со слезами на глазах, словно наш отец подарил ему йо-йо из золота.

– И… мне сказали, что ты пишешь для школьной газеты. Я подумал, это может принести пользу, если у вас нет фотографа, – сказал отец, давая ему еще одну коробку побольше.

Это был полароидный фотоаппарат, и лицо Конора засветилось, как елка, рядом с которой он сидел. Я помню, как тем вечером он фотографировал всех нас для своего генеалогического древа Даркеров. Больше всех он снимал Роуз. Несколько недель спустя бабушка нарисовала наши лица на стене, сверяясь с теми фотографиями, поэтому то, кем мы были в тот день, было запечатлено во времени.

Бабушку отец подарил часы с кукушкой из Германии. Это одни из самых экстравагантных часов в коридоре. Каждый час из двух маленьких дверц появляются деревянный мужчина и женщина, встречаются посередине, а затем она отрубает ему голову топором. Они делают это несколько раз в день, весь день, каждый день. Своей бывшей жене он привез менее жуткий подарок. Он подарил ей красную вельветовую коробочку, и Нэнси по-настоящему улыбнулась, открыв ее. Мы полюбовались красивым серебряным медальоном в форме сердца. Там было место для двух крошечных фотографий, и когда моя мать улыбнулась моим сестрам я поняла, что это их лица будут храниться внутри.

Воспоминания это оборотни, особенно детские, но то было хорошее Рождество, и я не думаю, что мы как следует оценили присутствие обоих родителей – недавно разведенных – с нами. Оглядываясь назад, мне кажется, они прилагали больше усилий, чтобы облегчить нам жизнь, чем мы помним. Моя коллекция счастливых детских воспоминаний слегка скудная.

Мы создаем моменты с нашими семьями. Иногда мы сшиваем их со временем, чтобы сделать их более значимыми, чем они были. Мы делимся ими и храним их, как сокровища, даже когда они начинают ржаветь. Иногда эти моменты меняют форму в нашей памяти, иногда мы больше не можем видеть их такими, какими они были. Иногда мы по-разному вспоминаем одни и те же мгновения, словно проживали их по отдельности.

Я помню, какую еду мы ели, и хлопушки, которые взрывали, и какую музыку мы слушали. Я помню, как Джон Леннон пел по радио о Рождестве, а моя мать говорила, как ей грустно, что он умер. Я спросила, был ли он ее другом; я была слишком маленькой, чтобы понимать, как люди могут скорбеть по человеку, которого никогда не встречали. Я помню, как вместе с сестрами подпевали I Wish It Could by Christmas Every Day, и как мы всей семьей пели колядки под папину игру на пианино.

Я слышала, как родители ссорились на кухне, но недолго.

– Ты не можешь купить их любовь, – прошипела Нэнси, а отец пробормотал что-то неразборчивое в ответ. Теперь, будучи старше, я понимаю, что проблема была как раз в том, что он мог. Он появлялся дважды в год с подарками, завернутыми в блестящую бумагу и перевязанными красивыми бантиками, и мы относились к нему, как к королю. А тем временем воспринимали ее с бабушкой как должное. Есть вещи, которые мы должны понимать, но быть человеком значит, что все знать невозможно.

Алкоголь всегда помогал моим родителям выносить общество друг друга, поэтому с годами они пили все больше и больше, и ссоры сменились молчаливыми взглядами и разновидностью немых разговоров, которые случаются между родителями в присутствии детей.

Той ночью, когда родители укладывали меня спать – вместе, но порознь – и выключили свет, я увидела галактику светящихся звезд на потолке. Роуз украсила своими драгоценными стикерами мою комнату вместо своей.

– Спокойной ночи, поросеночек, – прошептала она, стоя на пороге.

– Почему? – прошептала я.

– Потому что ты заслуживаешь видеть звезды не меньше нас.

Девятнадцать

31-е октября 02:00 – четыре часа до отлива

– Почему ты был с нами в то Рождество? – спрашивает Лили у Конора, когда запись кончается.

– Мой отец снова был на реабилитации и бабушка предложила за мной присмотреть, – отвечает он, не глядя на нее.

Последующую тишину разрывает звон всех часов в коридоре. Два часа ночи, все выглядят уставшими, особенно моя мать. Она отпивает холодного чая.

– Их можно как-то отключить? Я не хочу, чтобы часы разбудили Трикси, – говорит Лили.

Моя племянница так тихо спала на подоконнике в дальнем конце комнаты, что я почти забыла о