Болезнь путников. Возвращение в Зайсан

Вынужденный перерыв… Завершение путешествия

19-22 ноября. «Стоим на прежнем месте. Зуд по-прежнему; болезнь эта и питьё в течение пяти дней китайских лекарств истощили и ослабили меня сильно. При таком состоянии неразумно идти вперёд. Пользы делу не принесёшь, а всего скорее сам погибнешь. Сегодня я решил, если не поправлюсь к 2 декабря, то пойду обратно в Зайсанский пост, чтобы вылечиться в госпитале и здоровым пойти опять по направлению к Гучену в Тибет. Я настолько ослабел, что даже руки трясутся: это можно видеть на настоящем писании. Притом постоянное сидение в грязной, дымной юрте, без всякого дела, сильно влияет на здоровье»[218].

Проанализировав все за и против, Пржевальский принял волевое решение, – возвратиться в Зайсан, вылечить всех в госпитале, далее двигаться обратно в Гучен, а оттуда в Тибет. Как ни грустно было всем членам экспедиции, но тяготы болезни взяли верх! «Хотя, конечно, очень тяжело и горько ворочаться, писал Пржевальский в своём дневнике, но совестью своею я спокоен: всё, что возможно было сделать, я сделал, перенёс целых два месяца, даже более, мучительной болезни и шёл вперёд, пока была ещё малейшая надежда на выздоровление. Теперь эта надежда исчезла окончательно, и я покорюсь горькой необходимости. Таким образом, наши двухмесячные труды дорогою из Кульджи и полный лишений переход через Джунгарскую пустыню – всё пропало даром. Вот истинное несчастье»!

Ехать верхом он был не в состоянии, поэтому они приобрели в Гучене передок от телеги и смастерили из неё двуколку с сиденьем. Весь дальнейший путь, в декабре, они продолжали при ненастной влажной погоде днём и морозах ночью.

20 декабря они наконец-то прибыли в пост Зайсан. Возвращение стоило экспедиции лишних 1300 вёрст и 4 месяца бездействия. Это, ещё не считая денежные издержки и порчу верблюдов.

Новый 1978 год они встретили на том же месте. Лечение проходили также Эклон, Чабаев и Урусов, но аптека, лишённая элементарных лекарств, особо не помогла. Да ещё казаки, свободные от работ, загуляли от ничего не делания.

Через месяц отдыха болезнь понемногу стала утихать, и на этой волне Пржевальский решил отложить отъезд в Омский госпиталь. В крайнем случае, – рассуждал он, в начале марта, если ещё будем недомогать, то двинемся на озеро Зайсан, где разобьём лагерь в устье Чёрного Иртыша для наблюдения за пролётами птиц и заодно поправим здоровье. Если же здоровье пойдёт на поправку, то двинемся в путь 10 марта.

Как и следовало ожидать, безделье казаков породило в их кругу пьянство и эти проступки вынудили Пржевальского отправить для перевоспитания Чебаева в Забайкальский дивизион, находящийся в районе Семипалатинской области. Там, в наказание, ему определили находиться до самого окончания экспедиции. Хотя в этом путешествии, как считал в дальнейшем Пржевальский, Чебаев намеренно «сорвался», но около него были и преданные спутники: бурят Дондок Иринчинов, участник всех четырёх путешествий в Центральную Азию, переводчик Юсупов, участник трёх последних путешествий, прапорщик Эклон, ходивший в третье путешествие и, наконец, перед самым концом экспедиции забайкальский казак Телешов, не покидавший Пржевальского до последних дней его жизни[219].

К 9 марта хронометры и фотоаппарат, высланные из Петербурга, не прибыли. Тем временем пришлось прогнать ещё одного из казаков, – унтер-офицера Павлова. Вместо него и Чебаева, Пржевальский планировал взять двух новых казаков из Забайкальского отряда, Семипалатинской области в урочище Катон-карагай.

Караван продолжал формироваться. И, таким образом, до сих пор, касаемо верблюдов: истрачено денег 3 570 руб.; сверх того, Якуб-бек подарил 17 голов. Лошадей куплено до этих пор пять (четыре в Кульдже, одна в Зайсане), и от Якуб-бека получено три. В ожидании прибытия ещё 6 верблюдов, двух хронометров и фотоаппарата, высланных из Петербурга, и доставкой их Полторацким, приходилось терпеть скверную погоду, сидя в такой «дыре» как азиатский пост.

18 марта, экспедиция должна покинуть пост. Три месяца прошли как в неволе и поэтому оставили впечатление у путешественников, что это одно из самых худших мест, виденных ими в Азии.

И вдруг, – как гром среди ясного неба: получена эстафета из Семипалатинска. В ней Пржевальского известили, что китайцы требуют от Колпаковской выдачи бежавших к нам дунган, иначе грозят вторжением своих войск на территорию, подконтрольную России. Кауфман и Полторацкий предложили путешественникам подождать с выступлением в путь до получения решения из Петербурга. Возможно, что при сложившихся сложных политических обстоятельствах поход в Тибет придётся отменить.

Не желая оставаться в Зайсане, Пржевальский всё же выступит на следующий день, но решит дойти только до ближайшей деревни Кендерлык, находящейся в 25 вёрстах, и там ожидать известий от командования. Едет он в переделанной двухколёсной арбе, иногда верхом, часто идёт пешком.

В деревне они остановились на отдых. И вот 20 марта пришла телеграмма от брата из Москвы: «18 июня прошлого года мамаша скончалась от рака желудка и болезни сердца. Полгода раньше её умер мой дядя». Пржевальский записал в дневнике: «Если бы я не возвращался из Гучена в Зайсан, то о смерти матери не знал бы до окончания путешествия. Быть может, это было бы к лучшему. Теперь же к ряду всех невзгод прибавилось ещё горе великое. Я любил свою мать всей душой. С её именем для меня соединены отрадные воспоминания детства и отрочества, беззаботно проведённые в деревне. И сколько раз я возвращался в своё родимое гнездо из долгих отлучек, иногда на край света. И всегда меня встречали ласка и привет. Забывались перенесённые невзгоды, на душе становилось спокойно и радостно. Я словно опять становился ребёнком. Да будет мир праху твоему, моя дорогая мамаша»!

21 марта был получен фотоаппарат и два хронометра, присланные из Петербурга. Но не обошлось без происшествий. Полковник Ребендер, который вёз груз, провалился на переправе через Иртыш. Фотоаппарат испортился, так как 8 дней его везли мокрым. Хронометры, обшитые войлоком, остались неповреждённые. А пока команде пришлось охотиться, ожидая прибытие новых казаков и ответа из столицы.

В конце марта находясь в урочище Чиркаин, путники приняли доктора Рашевского, прибывшего к ним