– А что, по-твоему, мы, на хер, делаем с этими разведданными?

Зандер заводит руку за спину и берет конверт из оберточной бумаги, сложенный вдоль.

– Здесь твои билеты и новый паспорт, только-только из посольства – тепленький, как из тостера.

Z берет конверт. Z принимает происходящее. Открывает паспорт, чтобы увидеть, кем ему возвращаться во Францию. Проглядывает визы, выездные и въездные штампы.

Пока он этим занят, Зандер встает, подходит к стене и перекидывает вниз большой металлический тумблер. Раздается скрежет какого-то старого механизма, и вдоль всего окна, закрывая от Z красивый вид, медленно опускается штора.

– Что, тут всё? – спрашивает Z. – Кончен бал?

– Бал был кончен в тот момент, когда упала бомба. Твоя неосмотрительность, однако, заставляет нас сниматься с лагеря второпях. – Глядя на сужающуюся полосу озерной воды, Зандер глубоко вздыхает. – Какие бы меры предосторожности мы ни принимали, у нас не стерильная работа. К переменам надо быть готовыми всегда. А теперь марш наверх собирать вещи. А я пока сделаю тебе сандвич с арахисовой пастой и срежу тебе огурчик для поезда.

– Ты будешь паковать мне перекус?

– Это план А – если ты поторопишься со своим чемоданом и всем, про что я сказал. Если не поторопишься – тогда план Б. И вместо сандвича ты получишь удар по башке, после чего я втащу тебя в кухню и там с огромной скоростью порублю тебя на куски и скормлю кухонному комбайну. А потом, помахивая соседям, буду выливать тебя ведро за ведром под все растения в саду и в озеро на корм веселым маленьким рыбкам.

2014. Секретный объект (пустыня Негев)

– Прими, прими, – уговаривает его из-за двери охранник. – Это всего ноль целых двадцать пять сотых. На свободе после нее даже и экскаватором можно управлять. Только снимет тебе напряжение маленько.

Непохоже, однако, что заключенному Z хочется снимать напряжение даже маленько. Он стоит на койке и орет на охранника в дверное окошко.

Нервный срыв заключенного Z вполне оправдан, принимая во внимание то, что он узнал. Охранник, предвидя такое, принес препарат, поднимающий настроение, и теперь то просовывает руку с капсулой в щель, то пытается вразумить сквозь нее заключенного Z.

– Мудила! Говнюк! Ублюдок! – вот что отвечает ему заключенный Z. – Только дай до тебя добраться, и я расфигачу тебе башку, как семечки щелкают! Войди, войди, и я покажу тебе где раки зимуют!

– Класс, – восхищенно говорит охранник, признавая вместе с тем серьезность ситуации. – Глубже дыши, – говорит он заключенному Z. – Тебе надо уменьшить сердцебиение.

Последнее, судя по всему, доходит до заключенного Z. Он делает несколько глубоких вдохов и в конце концов слезает с койки.

С обиженным и злобным, на взгляд охранника, видом заключенный Z подходит к двери, открывает рот и высовывает язык.

Охранник опять вдвигает руку в щель, и на этот раз заключенный Z готов принять препарат. Он делает шаг назад, чтобы охранник увидел желатиновую капсулу у него на кончике языка, а затем глотает не запивая.

2002. Карлсруэ

Z звонит из телефонной будки на вокзале в Карлсруэ, где он делает пересадку. Услышав голос Фарида, он не верит:

– Я думал, ты уже залег на дно.

– Чтобы упустить шанс потолковать с тобой? И не только с тобой – кто там еще слушает?

– Сейчас никто, кроме меня. Остальные заняты: стирают отпечатки пальцев и сматывают удочки. Но вряд ли мы можем долго беседовать. Не уверен, что они вскоре не начнут слушать опять.

– Дай-ка угадаю. Ты звонишь, чтобы сделать из меня вашего человека – в день, когда ты убил моего брата? Так рекомендует действовать твой учебник по вербовке?

– Нет. Это не вербовка. Если на то пошло, я хочу сам стать вашим человеком.

Тихий смех, который в ответ исходит от Фарида, похож на его плач во время их разговора в четыре утра.

– Я серьезно, – говорит Z. – Я предлагаю тебе новую сделку.

– Как человек, лицу которого можно доверять?

– Я хочу помочь уравнять чаши весов.

– И как ты собираешься их уравнять, Джошуа? Потому что у меня уже есть собственный план на этот счет.

– Я могу отправить тебе кое-что, Фарид. Полезное. У меня есть доступ.

– Хочешь предать своих, потому что чувствуешь себя виноватым?

– Хочу защитить своих, уменьшая дисбаланс, который не может и не должен сохраняться.

– А у меня какая роль в этом?

– Никакой. Ты получишь от меня то, что тебе нужно для защиты твоих людей. Прошу одного: не делать ничего в ответ на эту бомбу. Остановить это колесо. Так я защищу своих.

Фарид молчит какое-то время; Z слышит шум отходящего поезда.

– Позвони мне позже, – говорит Фарид наконец. – Пусть сперва колесо пройдет этот круг.

– Пожалуйста, – просит Z. – Не делай этого. Что бы ты ни замышлял, погоди, дождись информации от меня. Увидишь, на что я готов пойти. Дай мне пару дней. Ты же можешь мне их дать, можешь.

– Потом, – говорит Фарид. – Свяжись со мной позже. Пусть те, кто убивает наших детей, хлебнут из той же горькой чаши.

2002. Париж

Z рассказывает ей про девяностые годы в Иерусалиме, про сладкие и чистые годы мирного процесса. Он рассказывает официантке, как чудесно было там жить, даже несмотря на теракты, которые омрачили многие дни. Он делится с ней воспоминаниями о своем опыте нового иммигранта, о том, чтоˆ все это для него значило: ты один, денег мало, вечно выкручиваешься и притом постоянно заворожен этим древним городом.

Он был тогда занят выше головы: совершенствовал свой иврит, учился и вступал на профессиональную стезю, которая быстро превратилась для него в «тайное другое».

Когда ему надо было заниматься ивритом и делать другие университетские задания, он всякий раз садился на автобус и ехал на гору Скопус, пусть даже занятия в тот день были в Гиват-Раме.

Он соскакивал на последней остановке и вставал в короткую очередь для досмотра на входе, состоявшего в том, что старый охранник (они все были немолоды) щупал пальцами его сумку для книг, словно проверяя ее на спелость.

Z устраивался в библиотеке на четвертом этаже, и было чувство, что его обволакивает атмосфера самого светлого израильского будущего, какое только можно себе представить. Вот что ему важно сейчас дать официантке понять: что гора Скопус воплощала все его мечты о том, чем может стать Израиль.

Бок о бок за этими учебными столами сидели верующие и атеисты, арабы и евреи, богатые и бедные, белые и коричневые (а изредка и черные). Группировались по специальностям, по учебным курсам. Студенческое бытие, как во всех университетах мира, базировалось на двух универсалиях, на двух столпах: учиться и трахаться.