– Ты всю жизнь посылала в Израиль деньги. Ты участвуешь в этих глупых шествиях. Ты любишь Израиль.

– Люблю. Но не хочу, чтобы ты там жил! А Франция еще хуже. Объясни мне, что происходит? У тебя проблемы? С кем? Объясни, и я сделаю, как ты говоришь.

– Сейчас не могу объяснить. И не пытайся угадать. Но мне надо, чтобы ты пошла к врачу, а потом сделала маммограмму, а потом позвонила. И сразу проведи это через страховку.

– Терпеть не могу этот аппарат, давит.

– Сочувствую, мама. Но ты должна это делать раз в год. Когда последний раз?

Она не ответила.

– Я бы другое предложил, поудачнее бы что-нибудь выдумал, не будь от этого пользы и для тебя. Женщина в твоем возрасте должна проверяться.

– А если и правда найдут?

– Тогда, может быть, им удастся тебя спасти, а твои слова по телефону будут звучать натуральней.

– Ты ужасный сын.

– Я знаю. Но если ты все это сделаешь, я действительно смогу вернуться домой. Подыщу себе место около вас с папой и поселюсь навсегда. Никаких больше отъездов, обещаю.

– Если я тебе это скажу про рак?

– Да, если сделаешь все это сегодня. Сделаешь и позвонишь мне откуда-нибудь, а о нашем теперешнем разговоре никто не должен знать. Удали в компьютере это оповещение и сделай, как я прошу. Потом я буду тебе регулярно звонить и справляться, как ты, понимаешь меня? Просто будь собой. Будь такой, какая ты есть: паранойя, негатив, безнадежность. Только добавь к этому рак.

– Потому что у тебя проблемы?

– Потому что у твоего сына кое-какие проблемы. Да.

И правда, проблемы. Смятение – вот что испытывает из-за них Z, когда начальник говорит:

– Надеюсь, вы не сочтете бестактностью с нашей стороны…

И продолжает, читая смятение собеседника профессиональным взглядом:

– …то, что мы извлекаем таким способом выгоду из болезни вашей матери.

– Конечно, нет, – говорит Z.

– Нам приходится использовать то, что подворачивается, даже если это затрагивает человеческие чувства. Таковы издержки нашей работы.

– Я не понимаю, – говорит Z, которому впору уже патентовать эту фразу.

– Мы подумали, что эта ваша поездка, очень важная сама по себе, дает нам также отличную возможность заполучить вас в Тель-Авиве, не привлекая к этому внимания.

– Вместо Америки?

– По пути в Америку. Им нужен всего один день вашего времени, чтобы выслушать ваш отчет о Берлине. Мы уже искали предлог для такой скрытной поездки, и тут возникло это очень несчастливое обстоятельство, и мы подумали: почему нет?

– Вы хотите, чтобы я изменил рейс? С тем, чтобы они смогли поговорить со мной в Израиле?

– Да, выслушать ваш отчет о Берлине. Точнее – и да, и нет, – говорит начальник. – Рейс менять не нужно. Мы уже сделали это для вас.

Начальник запускает руку в ящик стола и достает маршрутную квитанцию и билеты.

Z читает маршрут полета, изо всех сил стараясь не выказывать ни малейшей нервозности.

Начальник наклоняется над столом и тычет пальцем в бумагу.

– Если тут смотреть, то прямой в Нью-Йорк. Но верную информацию дают билеты, разумеется. В них – пересадка в Тель-Авиве.

Так просто и так умно, думает Z. Он уже разоблачен, и они заманивают его домой, чтобы он получил по заслугам. Без хлопот, без заморочек. Легче легкого.

Z смотрит на начальника – на лице Z уже, должно быть, явный ужас. Недвусмысленный, он знает. Но что может Z в такую минуту, кроме как идти напролом?

– Великолепная идея, – говорит Z. – Отличный способ въехать и выехать незамеченным. Но попросил я об этой встрече – уж простите, что морочу вам голову, – по противоположной причине.

– Чему противоположной?

– Тому, что вы предлагаете, – говорит Z. – Я хотел вам сказать, что после того, как я написал вам имейл, и после того, как забронировал билет, понимая, естественно, что вы это увидите, мама позвонила еще раз. У нас был хороший долгий разговор. И дело теперь иначе обстоит.

– У нее нет рака?

– Нет, он есть. Плохой рак. Но дело в том, что впереди химиотерапия, потом лучевая, а дальше опять и опять по кругу – это займет время. И она знает, какая у меня ответственная работа. В смысле – та работа, о которой она знает.

– Понимаю, – кивает начальник.

– Одним словом, уже сейчас все серьезно, но она говорит, эта серьезность не на один день и лучше мне поберечь свой отпуск. Лучше будет, если я приеду на еврейские праздники. Она очень мужественная, моя мама. Говорит – вся она в этом, – что так получит время привыкнуть к своему больному состоянию. Говорит, ждать к себе сына на Рош га-Шана – это даст ей что-то, ради чего жить. И ждать-то всего несколько недель.

Начальник соображает, крутясь туда-сюда в своем кресле. Лицо не выражает ничего – воплощенная выдержка.

– Понимаю вас вполне, – говорит начальник. – Как бы то ни было, давайте я вас отправлю в неофициальный отпуск прямо сейчас. Оставайтесь поблизости, отдохните, наберитесь сил, а я уведомлю Тель-Авив.

2002. Париж

Они устроились на диване в своем шикарном номере, приняв положение, которое становится у них излюбленным: официантка полулежит на подушках, прислоненных к изголовью, ноги покоятся на коленях у сидящего Z. Он легонько сжимает ее ступню и приподнимает, восхищаясь старым-престарым, изрядно облупившимся педикюром. Он целует эти пальчики, он любит эти пальчики.

– Знаешь, где ты дал маху, мальчик-еврейчик? – спрашивает официантка.

– Нет, – отвечает Z. Он не может взять в толк, где эта точка на его горемычном пути.

– Там, где ты поверил, что еврейская мама сумеет тебя из всего этого вызволить. Если нужно, чтобы мир стал крутиться в другую сторону, попроси девочку-итальяночку обратиться к своему папе. Попроси и увидишь, на что способен гиперопекающий калабриец.

– Ха! – говорит Z. – Ты серьезно?

– Да. Тебе надо познакомиться с моим папой. Он может помочь.

– Потому что богат?

– Нет, не поэтому. Важно, как он богат. У него маленькая медиаимперия – хотя вообще-то она довольно большая.

Z потирает ее ступню. В ответ произносит только:

– И?

– Ты что, совсем ничего не знаешь про нашу страну?

Выходит, что совсем.

– В Италии, если это «медиа», то часть обязательно принадлежит Берлускони. Мой папа имеет доступ к премьер-министру и распоряжается кое-какими его средствами.

– Это твой план? Действовать через папу?

Официантка убирает ногу с колен Z и садится вплотную к нему.