вцепившиеся в дверь руки Пономаря. Мне удалось не упасть на грудь этому субъекту, и даже больше — своим движением я вынудил лысого отступить в квартиру.

Мы вошли следом. Пономарь попытался вытолкать нас, но Сеня не позволил, влепив ему звонкую пощечину. Пономарь сел на пол, ошарашено глядя на нас. Я присел на корточки и, глядя в глаза испуганного хозяина, негромко спросил:

— Где деньги, мужик?

Пономарь затряс головой.

— Какие… деньги?!

Я посмотрел на Сеню, и тот отмерил еще одну пощечину, но уже с другой стороны. Для симметрии.

— А-аа! — взвыл Пономарь. — Какие деньги?! Ничего не знаю!

Сеня вновь занес руку, но я жестом остановил его.

— Слушай сюда, мурло! Ты украл из номера сто тысяч баксов и думаешь, что я уйду раньше, чем ты сознаешься?!

Пономарь продолжал трясти головой, но это было не отрицание, а последствия мощной Сенинской пощечины.

— Ну, скажешь или мне попросить его, — говоря, я указал на Сеню, — поговорить с тобой по-другому?

Жалобно взглянув на меня, Пономарь тем не менее продолжал молчать, и я дал знак Сене. От звука очередной пощечины мне стало нехорошо — никогда не слышал таких смачных ударов. После третьей или четвертой пощечины подряд Пономарь умоляюще поднял руку. Я кивнул.

— Ну, говори.

— Что…?! Что вам от меня нужно?! — неожиданно громко выкрикнул любитель подглядывать в чужие окна, и я вновь посмотрел на Сеню.

Тот уже готов был продолжить экзекуцию, и Пономарь понял это.

— Нет! Стойте! Х… с вами! Забирайте ваши бабки! Там они! — Он указал на дверь в темную комнату.

— Показывай!

Сеня резко сграбастал его за шиворот, вздернул кверху, вынуждая едва не задохнувшегося мужика вскочить на ноги, и легонько подтолкнул его в спину, отчего Пономарь пулей влетел в дверной проем. Мы быстро вошли следом и увидели, что он указывает на шкаф.

— Там, в шкафу, в обувной коробке… — произнес Пономарь, стирая выступившую на губах кровь.

Михаил бросился к шкафу, вывалил оттуда все коробки и начал методично опорожнять их. Вскоре на полу валялась сношенная обувь, а Михаил держал в руках тот самый «кирпич» и, скривив избитое лицо, изображал что-то похожее на улыбку.

— Все, Миша, пошли, — я взял протянутый Мишей «денежный кирпич» и добавил, — кстати, мы нашли твою шапку.

Никогда, ни до, ни после я не видел таких благодарных глаз…

…Сергей молча выслушал мой рассказ, который иногда, редкими репликами дополнял Михаил, затушил сигарету и, взглянув на меня, сказал:

— Везучий ты. Я-то был уверен, что ты не брал денег, а вот Улан (наш третий компаньон, Сергей Уланов, для краткости называемый Улан) уже хотел посылать сюда бригаду, — помолчал и добавил, — к тебе посылать.

Я промолчал и не стал говорить, что плевать я хотел на Улановскую бригаду — вчерашние события если и не изменили меня, то заставили по-иному взглянуть на многое. В том числе и на себя самого.

— Одного не пойму, — Сергей закурил еще одну сигарету, — как он узнал, что ты заперт?

Сергей смотрел на Михаила, но ответил я.

— Он бывший учитель в школе глухонемых и умеет читать по губам. Вот и «прочитал», о чем мы говорили. А Миша поверил, что он от меня.

— Я сначала подумал, шутка какая-то, а он сказал, что от Дена, мол, решил мне водки послать, знал, что я без денег, — Миша виновато опустил голову и добавил, — ну, я и выпил немного. Всего-то полста грамм. А потом меня срубило…

— Он подмешал снотворное, но оно не подействовало, — перебил я Михаила, — срок годности вышел.

— Он думал, что я уснул, а я видел, как он взял деньги, — Миша глубоко вздохнул, — только ничего сделать не мог.

Сергей выпустил струю дыма, прищурился и медленно произнес:

— Надо же, какие таланты пропадают. Надеюсь, вы его не убили?

Я указал рукой на окно.

— Наверняка, сейчас стоит у окна и смотрит сюда. Правда, уже без бинокля.

И, не сговариваясь, все посмотрели на лежащий на тумбочке полевой бинокль, который я отобрал у Пономаря перед тем, как покинуть расстроенного неудачей бывшего учителя глухонемых…

Оставив Сергея с Михаилом в номере, я спустился в вестибюль, прошел мимо смирно сидящей за стойкой Ирины Васильевны и вышел на улицу. Мороз бил все рекорды, и я подумал, что, если не остановлю какую-нибудь тачку в ближайшие три минуты, придется вернуться и попросить у Михаила ту самую мурмолку.

Но мне повезло. В очередной раз. Не успев поднять руку, я увидел остановившийся на другой стороне дороги «Жигуль» и услышал, как высунувшийся из салона водитель, ежась от лютого холода, с сильным акцентом спросил:

— Куда, земляк?!

— На Цветной, — ответил я, и громко произнесенный адрес подсказал, как извиниться перед обиженной на меня девушкой с весенним именем, но по дороге еще нужно купить цветы…

Глава 8

…Что бы мы делали без милиции? Говоря мы, я имею в виду людей, занятых в нелегком и опасном валютном бизнесе, говоря о милиции, подразумеваю внуковское, тогда еще 115-е отделение и одного из главных действующих лиц следующей истории — сержанта Енакова…

…Март в Москве всегда разный. В иной год морозный, ветреный, и поневоле вспоминаешь январскую оттепель, мечтаешь о лете где-нибудь в Сочах, на худой конец в Турции. Но бывает теплый март, обманом раздевающий уставших от шуб и тяжелых дубленок людей. Хорошо в такую погоду накинуть легкую куртку, идти мимо покрывшихся первыми почками деревьев, молодой нежно-зеленой травы, девушек, в спешке доставших прошлогодние мини-юбки. Хорошо, чего уж…

Этот март не был теплым. Не было почек, молодой травы, мини-юбок. Это был обычный, холодный, снежно-дождливый март, с резким колючим ветром, от которого не спасал ни поднятый воротник, ни обмотанный вокруг лица шарф. Словом, март, который хочется пережить и желательно побыстрее.

В то утро мне, как обычно, нужно было ехать во «Внучку» встречать прилетающего утренним рейсом Антона. Проснувшись около шести (от какого-то внутреннего толчка — будильник стоял на 5:30), я со скоростью бегущего за страусом гепарда совершил утренний моцион и, по-польски заварив бразильский кофе, набрал номер запаздывающего броневика.

— Алло, — недовольно пробасила трубка голосом Сени, — кто это?

— Это Ден, — ответил я, — где вы?

— А-а-а, Ден, мать его! — с чувством произнес Сеня. — Да мы тут, блин, сломались на хрен!

Если я и почувствовал в тот момент беду, то просто не распознал ее в охватившем меня смешении разных чувств — от досады до злости.

— То есть, как сломались?! Резервный броневик вызвали?!

Трубка помолчала, видимо, обдумывая оказавшийся (почему-то) неожиданным вопрос, и