ты говорила?!» – простонала мама. «А что, – важно заявила Жаклин, – пусть знает, Никочка не сирота, у него есть кому его защитить!»25

Как только мама окрепла и встала на ноги, она первым делом пошла в школу, чтобы поблагодарить Головкину. Если бы не ее помощь, понятно, чем бы это могло кончиться.

Их знакомство случилось совсем не по моему поводу. На протяжении долгого времени мама ходила в гости к своей подруге детства, с которой училась в Москве во время войны. Она была замужем за военным. И там, среди гостей, мама неоднократно видела Володю Гайдукова, тот тоже военным был. Однажды за столом кто-то сказал: «Володя, знаешь, у Ламары ребенок учится у твоей мамы?» – «В смысле? – удивилась мама. – Вы что, Головкин?» «Нет, – засмеялся он, – я – Гайдуков, но мама у меня Головкина».

Мама с Володей подружились, и Володя привел ее к Софье Николаевне. С того момента мама часто заходила в школу к Головкиной, они сошлись по каким-то своим женским делам. Мама ведь очень хорошо гадала, а Софья Николаевна в это очень верила.

Мама никогда не рассказывала, как и при каких обстоятельствах она начала гадать. С момента, как я себя помню, мама всегда гадала. Абсолютно всем гадала. И, когда ее не стало, много лет прошло, я встречал людей, которые ко мне подходили и говорили: «Мы знакомые такого-то человека. Ваша мама нам гадала, мы не поверили, а все сбылось, как она сказала. Мы ее часто вспоминаем…» В моей жизни это был неединичный случай.

Она и мне таким образом помогала. Например, у меня завтра экзамен, скажем, по географии или литературе. Мама раскладывала карты и называла номер моего экзаменационного билета. Я к этому времени уже хорошо учился, но именно этот билет мама меня заставляла выучить наизусть. И ни разу не ошиблась.

Но вернусь к дружбе мамы с Софьей Николаевной. На 75-летие мама подарила Головкиной старинную икону конца XIX – начала XX века. Это была грузинская чеканка, освященная, с изображением Богоматери. Когда вы заходили в кабинет Головкиной, у нее с правой стороны за спиной висела эта икона. А на столе стоял портрет Р. М. Горбачевой с автографом. После отставки Горбачева Раиса Максимовна лишилась своего почетного места, а мамина икона висела на своем месте до последнего.

Когда Софья Николаевна умерла, ее секретарь Зоя Александровна мне эту икону принесла: «Коля, забери, пусть мамина икона у тебя будет». Самое странное, что через некоторое время она бесследно исчезла из дома.

26

Несмотря на то что страна разваливалась на глазах, наша школа жила как прежде. В конце учебного года прошли экзамены, мы стали готовиться к гастролям в США, в городе Вейле. С педагогами нас было человек шестьдесят. Я первый раз собирался в Америку.

В то время Билл Клинтон набирал вес в политике США. А его дочь – Челси Клинтон – занималась балетом. Она брала уроки у Головкиной, для чего Софью Николаевну лично приглашали в Вейл. С 1989 года вместе с Головкиной в США стала ездить и наша школа. Софья Николаевна, обладавшая большими дипломатическими способностями, видимо, нашла с нужными людьми точки соприкосновения. Принимающей стороной был Ford Foundation, то есть Благотворительный фонд Форда. Летом 1991 года за месяц до нашего приезда в Вейл с Головкиной поехала пара наших преподавателей. Они давали мастер-классы американским педагогам, которые съезжались туда со всей Америки, и уроки американским детям, готовили с ними концертные номера, чтобы по нашем приезде можно было показать что-то типа совместного концерта.

Лететь предстояло долго, с двумя посадками: в ирландском Шенноне, потом в канадском Гандере на острове Ньюфаундленд. Затем в Нью-Йорке мы должны были переехать в другой аэропорт и лететь уже непосредственно в Денвер, от Денвера предстояло на автобусе еще два с лишним часа подниматься в горы. Долгая дорога.

Через аэропорт в Шенноне проходит огромное количество пассажиров. В него прилетают самолеты со всего света. Я впервые увидел гигантский Duty-Free с фантастическим количеством парфюма. И все пассажиры нашего рейса проследовали туда и побрызгались всем, что там имелось в наличии. Как мы долетели до Гандера, не знаю. Это была пыточная. Даже я, обожающий эти запахи, задыхался от невообразимой смеси ароматов вкупе с устойчивым запахом табака – в самолетах еще разрешали курить.

Приземлившись в Гандере, мы пошли по магазинам. В каком-то магазинчике, на самом верху, под потолком я обнаружил чудесную мягкую игрушку – зайчика, и влюбился в него с первого взгляда. Увидел его и понял, что я, кроме этого зайчика, не хочу ничего. А стоил он $60! А у меня в кармане пусто. Но я знал, что обратно мы будем лететь тем же маршрутом… И стал я жить мечтой об этом зайчике, потому что таких игрушек советские дети даже не видели.

Наконец мы оказались в Нью-Йорке. Этот город давно был у меня на слуху. В него направлялись многие из наших знакомых-эмигрантов. Они все летели через Москву. Кто-то у нас дома останавливался, кого-то мама ездила провожать в Шереметьево. И всегда это были рыдания, обнимания, потому что прощались навсегда. Очень грустно. И на слуху все время: «Америка, Америка, Америка» или, как это было у С. Довлатова, «в Америчку, в Америчку».

31 июля мы приземлились в JFK, то есть в аэропорту имени Дж. Кеннеди, чтобы потом переехать в LGA, то есть в Ла-Гуардию. Я представлял Нью-Йорк городом необыкновенной красоты, городом небоскребов. А вышли мы из здания, сели в автобус, поехали – всюду грязь, несусветные кучи мусора, какие-то одноэтажные, картонные домики, «теплушки» какие-то, но на фасаде обязательно американский флаг, размером больше, чем дом. Это была не встреча с Нью-Йорком, а встреча с ужасом, адом каким-то.

Прилетев в Денвер, мы отправились в Вейл, и душа моя ожила при виде такой красоты. Вейл – это американская Швейцария в штате Колорадо, элитный горнолыжный курорт. Вейл для американца – это европейский Санкт-Мориц, место отдыха миллионеров. Выше, в горах над Вейлом, находится маленький закрытый городок, туда въезд только своим. Там шале самых богатых семейств Америки: Фордов, Рокфеллеров, Клинтонов…

Летом они играют в гольф, там огромные гольфовые поля, а зимой катаются на лыжах. Под большим навесом на поляне находится амфитеатр на несколько сотен мест. У зрителей именные кресла, на спинке каждого написана фамилия той или иной семьи. Они являлись спонсорами, или, как их называют в Америке, «donations» Благотворительного фонда Форда. Можно и не сидеть в кресле, а прийти с пледиком, лечь на лужайке и все слушать, смотреть…

Поскольку разница с Москвой у нас получилась чуть ли не 12 часов, нам дали три дня на акклиматизацию. Мы