— Кто тут у нас такой сердитый? — услышала я над своим ухом и почувствовала ласковое прикосновение.

Прикидываться дальше не было смысла, я повернулась к тебе и приняла требовательный, сильный поцелуй. Ты был нетерпелив, как юноша, и вознаградил меня за все долгие, томительные дни ожидания. В такие моменты я верю тебе безусловно и знаю, что ты мой…

Мы прощались в аэропорту.

— Как же переезд, ремонт, мебель? — спросила я сквозь слезы.

— Малыш, только не реви, — улыбнулся ты, легонько щелкая меня по носу. — С ремонтом разберешься сама, у тебя все получается. Как решишь, так и будет.

Ты уже был далеко, там, впереди. Тебя окружали крепкие ребята твоего возраста. С ними ты был легкий, веселый, шутил и смеялся. Это были люди, чуждые миру шоу-бизнеса: Сергей — бизнесмен, Василий — врач, Владик — программист. С ними ты мог быть самим собой, не ожидая подвоха или подлянки. Там, куда ты ехал, тебя никто не знал. А значит, никто не будет пялиться, преследовать своим вниманием, взамен требовать твоего, просить автографы и прочее. Можно было расслабиться, гулять и ездить где вздумается — в общем, быть просто человеком. Такая строгая мужская жизнь…

Объявили твой рейс, я вздрогнула. Опять с тобой утекала жизнь, уходила радость. Однако я взяла себя в руки и улыбнулась. Ты поцеловал меня со значением и крепко обнял:

— Звонить буду редко, там связи нет.

Потом ты отучишь меня провожать тебя куда бы то ни было, поэтому я храню в памяти эти дорогие мне воспоминания…

Ты прошел на посадку и в последний раз махнул мне рукой. И я осталась опять одна посреди толпы. Совсем не хотелось возвращаться в опустевший дом. Я ехала на такси в город и думала, чем заполнять теперь эту пустоту или как заново приспособиться жить с ней. Вот если бы был ребенок, сынок или дочка…

Марина, как почувствовала, позвонила на следующий день и предложила сходить на модную выставку. Несмотря на мою подозрительность в отношении к этой женщине, я все же согласилась.

— Николай уехал? — был первый ее вопрос, когда мы встретились у метро «Парк культуры».

— Да, — односложно ответила я, и мы двинулись к выставочному залу.

— Мне показалось, он вернулся больным, — не меняя темпа, продолжила Марина.

Ее постоянный интерес к твоей персоне наводил на размышления.

— Выздоровел, — бросила я, делая вид, что любуюсь панорамой, открывающейся с Крымского моста.

— Переживаете? — Голос Марины звучал проникновенно, и это меня злило.

— О чем? — как можно беззаботнее спросила я.

— Он бросает вас постоянно, уезжает с компанией, вас не берет. А лето уже проходит…

— А вы едете куда-нибудь в отпуск? — попыталась я ее переключить.

— Полагаю съездить на юг на пару недель, в Туапсе. Хотите, вместе поедем? У меня там квартирка своя.

Я оторопела слегка и не сразу нашлась что ответить. Даже мелькнула мысль: а почему бы не съездить? Однако все же ответила отказом.

— У меня ремонт и переезд, сроки поджимают.

Выставка, которую мы пришли смотреть, меня поразила до глубины души. Выставлялись непрофессиональные художники-примитивисты. Вся соль и оригинальность затеи заключалась в том, что эти доморощенные гении переписали классические полотна. «Девочка с персиком», «Не ждали», «Боярыня Морозова» и прочие шедевры были перерисованы заново, герои одеты в другие одежды. Использовались другие цвета, иные ракурсы. Я смотрела на это торжество посредственности и удивлялась: кому и зачем это было нужно? Марина, как мне показалось, чувствовала неловкость оттого, что привела меня сюда.

— Вы уж простите, — винилась она, когда мы возвращались назад, — думала, что-нибудь стоящее, вся Москва ломится…

Мы посетовали на положение в искусстве, где тон задает посредственность. Это касается и литературы, и кино, и театра — всех видов искусств. Использование накопленного в веках, паразитизм на гениях, вторичность, третичность содержания, дешевый эпатаж в форме… Оригинальность выражается только в шокировании бедных читателей и зрителей натуралистическими картинами и темами, на которые в нормальном обществе говорить не принято. Низведение искусства до порнографии или анекдота.

Марина говорила горячо, как о наболевшем. Я подумала, не в твой ли огород камешек? Рискнула спросить:

— Скажите, а то, что делает Николай, с вашей точки зрения, это искусство?

Марина несколько смутилась:

— Ну, насколько эстраду возможно отнести к искусству…

Мне показалось, что я попала в цель. Вся пылкая речь скрипачки была направлена против тебя. Но зачем? Она прекрасно знала, что меня не переубедить.

Марина предложила посидеть в летнем кафе, и мы устроились под зонтиком на легких пластиковых стульях. Я ограничилась минералкой без газа, которая оказалась приятно холодной. На уме у меня вертелся коварный вопрос, и всеми силами я гнала его от себя. Я хотела выведать у Марины что-нибудь о женщинах, которые окружают тебя, а может, пролить свет на ее отношение к тебе.

— Скажите, Марина, — начала было я, — Коля как мужчина…

Моя собеседница оказалась весьма чуткой особой. Она хмыкнула непонятно и произнесла:

— Николай бесспорно харизматичный мужчина.

Это я знала и без нее. Ухмылка Марины мне не понравилась, и я замолчала. Зато она не молчала:

— Вас не должно это беспокоить: вы ведь вне конкуренции. Николай — публичный человек, он не может принадлежать кому-то одному. Что поделать, это законы шоу-бизнеса!

Утешила… Я понимала, что она права, но легче от этого не становилось. Да, мне следовало принять все как есть, но меня будто кто-то подзуживал: «Узнай! Узнай больше, дознайся до истины!» Казалось, если я все буду знать о твоих женщинах, мне сделается легче. Врага надо знать в лицо.

Марина с видимым сочувствием смотрела на меня, и это раздражало.

— А вам он нравится? — спросила я в лоб.

Марина опустила глаза и ответила не сразу, что еще более расшевелило мои подозрения.

— Да, он мне нравится.

Однако ответ отчего-то показался мне неубедительным. В особенности его продолжение:

— Он не может не нравиться.

Я поднялась из-за столика и направилась в сторону дома. Марина последовала за мной. Я попрощалась с ней у метро, давая понять, что провожать меня не надо. Марина стояла в недоумении и смотрела мне вслед.

Вернувшись домой, я чуть не завыла от тоски: еще целый месяц! Целый месяц без тебя, без ласковых рук твоих, печальных глаз и лукавой улыбки… Без поцелуев твоих, от которых меня уносит куда-то, без сильных объятий, без твоего трепетного дыхания…

Я не заметила, что плачу, глядя на твою фотографию. Я не могла даже отвлечься делами: начинались выходные, и на два дня Москва вымирала. Тут-то я и решилась позвонить Гошке, которого не видела и не слышала сто лет. Прости меня, любимый, прости. Мне необходимо было подтверждение, что я живу, что я желанна, что я женщина, в конце концов!