и выписал распоряжение главному телефонисту. Всем операм аппараты поставили, а вон Золотницкому – даже в коммуналку. Теперь не надо курьеров отправлять, достаточно трубку снять. Нужен человек посреди ночи – пожалуйста… – Леонтий глухо ругнулся. – Спим теперь как на иголках, домочадцы нервничают. И тебе такую штуку проведут, если будешь себя хорошо вести.

– Мне не проведут, у меня квартиры нет.

– Счастливчик… Кира Сергеевна, вы где такого нашли?

– Кажется, стреляют. – Мамаев привстал, развернул ухо по ветру.

– Точно… – занервничал Золотницкий и полез в кобуру, свисающую с пояса.

Со стороны приближающегося завода гремели выстрелы. Из мрака вырастали приземистые цеха, обнесенные забором. Впрочем, ограда была символичная. Завод восстановили, забор оставили на потом, и фактически на территорию вход был свободный. К заводу примыкали дома частного сектора. Население не высовывалось. Только собака (очевидно, глухая) героически бросилась под колеса, облаяла. Заводские ворота были приоткрыты. Куренной спрыгнул с подножки, побежал на территорию. Вернулся довольно быстро, навалился на створку, проорал:

– Охранник убит! Эй, кто-нибудь, помогите!

Спрыгнули еще двое. Ворота поползли, раскрылись, пикап влетел на завод. Стреляли неподалеку, одиночные выстрелы сливались с треском ППШ. ГАЗ-4 пролетел мимо угрюмых строений, притормозил перед поворотом влево. Шурыгин лихорадочно крутил баранку, бормотал, что староват он уже для этих упражнений. Заводоуправление находилось прямо, в тупике. Справа – пристройка с зарешеченными окнами. Там-то все и происходило. Из пристройки вели автоматный огонь – в темноте вспыхивали огоньки выстрелов. Метрах в сорока от строения застыла милицейская машина с пробитыми колесами. Неподалеку лежало неподвижное тело. За машиной укрылись двое, стреляли из автоматов по пристройке. «Хоть у кого-то есть автоматы», – мелькнула мысль.

– Шурыгин, не выезжай под пули! – проорал Куренной.

Водитель сообразил – на открытом пространстве их перестреляют, как курей. Иван Кузьмич подал машину вправо, чуть не протаранил беседку для курения, лихо затормозил. Народ посыпался на землю – кто-то побежал за беседку, другие укрылись за кузовом. Пролаяла очередь из пристройки – порвалось в лохмотья переднее колесо. Ругался Шурыгин, уткнувшийся носом в землю, переживал за казенное имущество. Кира замешкалась – Павел схватил ее за руку, повалил. Она вырвалась, покатилась к беседке, показывая неплохие спортивные навыки.

– Игнатьев, что у вас?! – крикнул Куренной. – Почему налетчики в кассе?!

– А нас не спросили, Вадим Михайлович! – отозвался милиционер, привстал, выпустил пару пуль, упал обратно. – Вы вовремя, Вадим Михайлович, а то нам совсем тоскливо становится! Их трое или четверо, пока не поняли! Сторож не продержался, дверь выбили. Наверное, с сейфом провозились – мы хоть поздно, но подоспели! Антипов убит – полез сдуру под пули! Рахмонов – с обратной стороны, контролирует задний выход! Вроде живой, постреливает иногда! Но если дружно пойдут на прорыв, не сдержит! В общем, окружили мы их, Вадим Михайлович, что дальше делать?!

– Держимся, братцы! – гаркнул Куренной. – Есть возможность накрыть всю банду!

– Гранаты к бою! – неожиданно для самого себя проорал Горин.

– Охренели, Павел Андреевич? – покосился на него Саврасов. – Откуда у нас гранаты? От военной привычки избавиться не можете?

– Правильно все, – нервно засмеялся Куренной. – С толку их нужно сбивать, чтобы занервничали… Эй, с пулеметом, обходи справа!

В стрельбе возникла пауза. Бандиты помалкивали. «Скромная публика, – подумал Горин. – Не матерятся, не обещают всех на тряпки порвать». В помещении кассы было темно. Выглянула луна, мазнула рассеянным светом по металлическим решеткам. Люди затаились, ждали. Для обеих враждующих сторон ситуация складывалась сложная. Бандитам оставалось только отступать. Скоро подкрепление подтянется – не последние же милиционеры в городе… Павел осторожно высунулся, стал всматриваться. «Запасной» выход на другой стороне постройки, похоже, был единственным. Во фронтальной части никаких дверей не было – кирпичная стена и окно с решетками. Добрались ли налетчики до денег – вопрос интересный. Сторожу явно не подфартило. Жертв уже прилично – как минимум трое, учитывая охранника на воротах… Грабители, по-видимому, совещались. Тишина зависла над округой.

– Михалыч, они сейчас драпа дадут, – забормотал из-за беседки Золотницкий. – И хрен догонишь, там тьма закоулков… Рахмонову помощь нужна, не продержится он один… Михалыч, я к Рахмонову, добро?

– Николай, сидеть! – встрепенулся Куренной.

Но опер уже решил. Он выбрался из-за беседки и, пригнувшись, побежал к узкому проходу между пристройкой и соседним зданием.

– Коляша, назад! – благим матом взревел Куренной. Он словно чувствовал, что сейчас произойдет. Золотницкий выбежал на открытое пространство. Пятнадцать метров, и все дела. Прогремела очередь. Золотницкий подбросил ноги – словно перепрыгивал через низко летящие пули. Вторая очередь, третья – он заорал, когда пули стали рвать одежду, извиваясь, повалился на колени, потом неловко – на бок. Пули рвали кожу, кромсали внутренности. Взревели луженые глотки, все дружно открыли огонь. Выжившие милиционеры поливали из автоматов. Пули со звоном отлетали от решетки, разбивали кирпичи. От стекла на окне давно остались воспоминания. Пот щипал глаза, Павел стоял на коленях, стрелял с обеих рук. Израсходовал обойму, вставил новую. Автоматчик не отвечал, самоубийцей он точно не был. В пристройке что-то упало, затопали сапоги.

– Вадим, они сейчас сбегут! – прокричал Павел. – Прикрывайте меня!

Плотный огонь не позволял грабителям высунуться. Горин помчался прыжками, перепрыгнул через мертвого Николая. За спиной орали, Кира призывала к осторожности. Волновалась, значит, за него… Горин невредимым добрался до проулка, влетел в темноту, споткнулся о выбоину в брусчатке. Вспыхнуло колено, превозмог боль, поднялся, побежал дальше. Проход к пристройке преграждали штабеля тары, пришлось огибать их. Под ногами хрустели обломки ящиков. Сзади кто-то бежал, силуэты очерчивались во мгле. Стреляли теперь слева! Что-то повалилось, рассыпалось. Прогремели короткие автоматные очереди. Убегали люди. В обойме осталось четыре патрона – маловато. Когда он выскочил из-за складированной тары, в районе пристройки уже никого не было. Сверкали пятки убегающих грабителей. И снова только контуры, ничего конкретного. Они оборачивались, отстреливались. Строения стояли густо – какие-то склады, подсобки. Павла обогнали милиционеры, припустили за бандитами. Пробежал еще кто-то. Он бросился к распахнутой двери.

– Рахмонов, живой?

– Живой… – простонал в темноте голос. Заворошилось что-то в груде металлолома, приподнялось. – Зацепило меня, кажется… Как поперли, давай палить, успел лишь раз выстрелить – и сюда… Они мимо пробежали, не стали добивать… Ох, черт, бедро, кажется, прострелили, больно…

Ничего, до свадьбы заживет. Убегали бандиты, похоже, налегке, добрый знак. Павел взлетел на крыльцо, ворвался внутрь. Фонарик уже в руке, аккумулятор новый – концентрированный луч света прорезал темноту. Дверной замок был сорван – видимо, сбили прикладами. Стол, на столе телефон, несколько табуреток, шкаф от пола до потолка, прикрепленный к стене. В углу лежало мертвое тело – сторож, небритый мужчина лет пятидесяти. Убивали его жестоко, весь в крови, левая скула