Слуга в алой ливрее установил на столике чайный сервиз с ангелочками и, низкопоклонившись сначала Адэру, затем хозяину, удалился.

Наверху лестницы, ведущей на второй этаж, появилась молодая женщина. Сделала реверанс, но спускаться в гостиную не стала.

— Моя дочь Мида, — сказал Святейший Отец, небрежно махнув рукой, и обратился к Адэру. — Кофе мы не пьём, слуга сейчас заварит свежий чай.

— Не стоит беспокоиться.

Святейший поправил полы халата:

— Что вас привело ко мне в столь ранний час?

Ранний… Он прав, скоро рассвет. Адэр посмотрел на тапочки Святейшего. Вряд лиглава конфессии в таком виде проводил тайное собрание. И вряд ли успел переодеться. Открыл двери сам, как бы давая понять, что ничего и никого не прятал. И это подозрительно. Другой, за кем не водился бы грешок, привёл бы себя в порядок и извинился за то, что заставил ждать.

Адэр посмотрел на Миду. Халат неправильно застёгнут — пуговицы не в тех петлях и одна пола выше другой, — поэтому видна прозрачная ночная сорочка. Волосы торопливо заплетены в косу, лицо красное, опухшее. Вид, в котором женщинаявилась на глаза правителю, свидетельствовал о сильном волнении и спешке. Миду не интересовал правитель, ей надо было слышать, что говорит отец.

Слуга принёс заварочный чайник и, повинуясь жесту хозяина, удалился.

Не дождавшись ответа, Святейший перефразировал вопрос:

— За что мне такая честь принимать в своём доме короля?

— Хочу выразить вам соболезнование в связи с вашей утратой храма и ценных реликвий.

— Благодарю. На нашу долю выпало тяжёлое испытание. Нам всю жизнь носить траур и плакать.

Мида всхлипнула.

— Простите, муж моей дочери погиб на пожаре. Мида, иди рыдать в спальню.

— Это точно ваша дочь? — спросила Эйра.

— Конечно. Есть сомнения? — грубо произнёс Святейший. — Простите, Ваше Величество. Я выпил успокоительное, ещё не подействовало.

— За что вы злитесь на дочь? — поинтересовался Адэр.

— Я зол на её мужа. Этот гадёныш женился на ней, когда я лежал в коме.

— Папа!

— Я сказал: иди к себе! — крикнул Святейший, посмотрев через плечо, и вновь устремил взгляд на Адэра. — У меня была травма головы. Он думал: я не выживу, ая выжил. Открываю глаза, и что я вижу? Моя дочь уже брюхата.

Мида разрыдалась:

— Папа! Прекрати!

Святейший развёл руками:

— Куда деваться? Пришлось признать голодранца зятем и взять сторожем в храм. И что? Храма нет, иконы сгорели, мощи обратились в прах, многолетние труды превратились в пепел.

Стиснув кулаки, Мида затряслась:

— Это нечестно!

— Я знал, что этот тип доведёт меня до ручки и смоется.

— Он погиб, папа! Он мёртв и не может за себя заступиться.

— Мне хватит одной заступницы, — бросил Святейший через плечо и обратил взор на Адэра. — Он впустил олардов в храм. А может, сам с ними сговорился, поджёг ине успел выбежать. Он ненавидел меня.

Мида закрыла уши руками:

— Я не могу это слушать.

— Иди к себе!

Содрогаясь от рыданий, Мида скрылась из поля зрения.

— Знаете, сколько детей умирает каждый час? — произнесла Эйра. — Их жизниуносят болезни, несчастные случаи, убийства. Так обращаться с дочкой, как вы, может только идиот.

— Малика… — произнёс Адэр.

— Ваше дитя страдает, а вас волнуют какие-то кости, картинки и словоблудие набумажках.

— Да как вы… — начал Святейший и, скривившись, обхватил горло ладонью.

— Вы слепой, чёрствый, эгоистичный человек. Для вас важнее сгоревшая мишура, а не ваша дочь. Ей вырвали сердце, а вам плевать. А теперь на миг представьте, что она пришла к мужу, принесла ему поесть, задержалась и погибла вместе с ним. Вы сидите здесь, посреди этого убранства, прижимаете внука к груди и не знаете, как ему сказать, что его мама с папой отправились на небеса, — выпалила Эйра наодном дыхании и, переведя дух, спросила: — Плакать не хочется?

Святейший потёр горло.

Эйра встала:

— Мне противно здесь находиться. Извините, Ваше Величество. — И выйдя из гостиной, хлопнула дверью так, что задрожали стёкла, покрытые золотымрисунком.

Святейший облокотился на колени и уставился в пол:

— О чём вы хотели со мной поговорить, Ваше Величество?

— Я знаю, кто виноват в пожаре.

— Неужели?

— Я не скажу вашей дочери, что её муж погиб из-за вас.

Святой отец уткнулся лицом в ладони:

— Это несчастный случай.

— Когда-то мне сказали, что я возомнил себя Богом. Это неправда. Бог прощаетложь, а я нет.

Святой отец отвёл руки от лица:

— Я не причастен к его смерти.

Перед внутренним взором Адэра возник архив в его замке:

— Деревянные стеллажи, старая проводка, мутные лампы под высоким потолком, в проходах полумрак… Нужен фонарь, керосиновая лампа или на крайний случай свеча, чтобы увидеть на бумагах тексты. Стопки, стопки… Куда поставить лампу? Или свечу? Надо освободить место на полке. Свеча падает. Или лампа?

— Вы думаете, что там был я? Это не я.

— Конечно, не вы, муж вашей дочери. Ради неё он был готов на всё. Хотел выслужиться перед вами, завоевать вашу любовь.

— Это несчастный случай.

— Я пытался вспомнить, почему вы храните предсмертные исповеди. И вспомнил. Ваш святой держит в пятой руке зеркало — чистые помыслы. В шестой руке яйцо— символ новой жизни. Все человеческие грехи должны остаться в этом мире, чтобы новый мир был кристально чистым. Чтобы прошлое не имело власти над душой, рождённой где-то там. Уничтожить предсмертные исповеди — одно и то же, что уничтожить последнюю беседу с Богом и лишиться его прощения. Если вы верите в это, представляю, как вам плохо.

— Не представляете. Мы говорим: кайтесь, ваше раскаяние должно быть искренним, и лишь тогда перед вами откроются золотые ворота, только тогда вы войдёте в мир, похожий на цветущий сад. Там поют птицы и распускаются цветы. И что теперь? Тот мир стал грешен, как и этот.

— Придумайте другой мир, — сказал Адэр.

Святейший потёр глаза:

— Это не придуманный мир.

Адэр еле сдержал усмешку:

— С вашей стороны было крайне неосмотрительно хранить исповедь главы конфессии времён Зервана с остальными бумажками.

Святейший поднял голову:

— В архиве не было его исповеди. Её вообще не было. Святейший Отец добровольно отправился в ад.