На ложах расположились в различных позах весталки. Фабия сидела в центре, на почётном ложе, а рядом с ней расположилась маленькая Муссидия, возле которой, с другой стороны, сидела Фуска, мать новой весталки.

Ложе с правой стороны занимали Лепида и Сервилия, которая после смерти Минуции, случившейся несколько дней назад, перешла на место наставницы, поскольку она недавно закончила десять лет ученичества, тогда как Лепида, самая старшая среди наставниц, стала первой после максимы.

Наконец, к ложу слева от Фабии, которое незадолго до этого освободила Флорония, направилась Опимия; девушка, продолжая скрывать от глаз товарок внутреннюю борьбу, её удручавшую, не смогла съесть много пищи, которую ей подали две рабыни, приставленные к триклинию весталок, и тем более не смогла сделать весёлое лицо, как бы она этого ни хотела.

Муссидия, бывшая в том возрасте, когда впечатления мимолётны, а печали преходящи, почувствовав себя обласканной и увидев перед всеми по серебряному сосуду, ожила, развеселилась, щебетала, с величайшей грацией, о тысяче пустяков и постепенно осваивалась с весталками, которым она задавала сотни вопросов о том или ином предмете, о его использовании и происхождении.

— Как её зовут? — спросила девочка, когда Опимия, приветствуя сестёр и гостью Фуску, поднесла руку ко рту и удобно уселась на ложе.

— Это сестра Опимия. Она чаще других будет составлять тебе компанию, она будет спать в комнате, соседней с твоей, — ответила девочке максима.

В триклинии весталок наступило молчание; его нарушила Муссидия; внимательно разглядев Опимию, она воскликнула:

— А она очень красивая, эта Опимия.

Весталка покраснела и, поднявшись со своего ложа, подошла к девочке, обняла руками её светлую головку и покрыла её пылкими поцелуями, приговаривая:

— Нет, я добрая, я всегда буду доброй с тобой и буду очень любить тебя.

После того как Опимия вернулась на своё место, пока Фабия разговаривала с Фуской, а Сервилия с Лепидой, малышка, долго разглядывавшая Опимию, вдруг спросила:

— Почему ты так печальна, добрая Опимия?

— Я?.. Печальна?.. — переспросила, краснея, девушка. — Но... я вовсе не печальна, моя милая сестричка.

— Муссидия права; уже давно ты какая-то задумчивая, погруженная в размышления, а часто ты выглядишь более печальной, чем это пристало твоему возрасту и положению, — сказала Фабия, обращаясь к Опимии. — Что же тебя удручает?

— Ничего... В самом деле ничего, — ответила весталка, успокаиваясь и пытаясь улыбнуться. — Мне докучают... головные боли... Возможно, это день такой грустный и мрачный...

К счастью для Опимии, детское любопытство Муссидии привлекло к ней внимание максимы и сестёр и пресекло их интерес к Опимии; а девчушка неожиданно спросила:

— Что это за камни? — и ткнула указательным пальчиком своей маленькой правой ручки в надписи, которые были вырезаны на разномерных мраморных плитах, вставленных в стены триклинного зала.

Взгляды всех обратились в ту сторону, куда показывала Муссидия, где можно было прочитать следующие слова, выбитые в потемневшем от времени камне:

ПИНАРИЯ, ПЕРВАЯ ВЕСТАЛКА-КРОВОСМЕСИТЕЛЬНИЦА,

ПОГРЕБЁННАЯ ЗАЖИВО У КОЛЛИНСКИХ ВОРОТ В

ЦАРСТВОВАНИЕ ТАРКВИНИЯ ПРИСКА, ГОД НЕИЗВЕСТЕН[60].

А рядом на менее старом мраморе:

ОППИЯ, ВЕСТАЛКА-КРОВОСМЕСИТЕЛЬНИЦА, ПОГРЕБЁННАЯ

ЗАЖИВО У КОЛЛИНСКИХ ВОРОТ ПРИ КОНСУЛАХ Г. ЭМИЛИИ

МАМЕРТИНЕ И ЦЕЗОНЕ ФАБИИ ВИБУЛАНЕ В 270 ГОД ОТ

ОСНОВАНИЯ ГОРОДА[61].

И ещё ниже:

УРБИНИЯ, ВЕСТАЛКА-КРОВОСМЕСИТЕЛЬНИЦА, ПОГРЕБЁННАЯ

ЗАЖИВО У КОЛЛИНСКИХ ВОРОТ ПРИ КОНСУЛАХ Л. ПИНАРИИ

РУФЕИ П. ФУРИИ ФУЗЕ В 282 ГОД ОТ СНОВАНИЯ ГОРОДА[62].

И ещё ниже:

МИНУЦИЯ, ВЕСТАЛКА-КРОВОСМЕСИТЕЛЬНИЦА, ПОГРЕБЁННАЯ

ЗАЖИВО НА ПОЛЕ ПРЕСТУПНИКОВ У КОЛЛИНСКИХ ВОРОТ

ПРИ КОНСУЛАХ Г. СУЛЬПИЦИИ ЛОНГЕ И П. ЭЛИИ ПЕТЕ

В 418 ГОД ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА.[63]

И ещё ниже:

СЕСТИЛИЯ, ВЕСТАЛКА-КРОВОСМЕСИТЕЛЬНИЦА, ПОГРЕБЁННАЯ

ЗАЖИВО НА ПОЛЕ ПРЕСТУПНИКОВ У КОЛЛИНСКИХ ВОРОТ

ПРИ КОНСУЛАХ Г. ФАБИИ ДОРСОНЕ И Г. КЛАВДИИ КАНИНЕ

В 480 ГОД ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА[64].

И наконец ещё ниже, на белом, совсем свежем мраморе можно было прочесть:

ТУЦИЯ, ВЕСТАЛКА-КРОВОСМЕСИТЕЛЬНИЦА, САМА СЕБЯ

НАКАЗАЛА, УБИВ СЕБЯ СОБСТВЕННЫМИ РУКАМИ ПРИ

КОНСУЛАХ Л. ПОСТУМИИ АЛЬБИНЕ И С. КАРВИЛИИ МАКСИМЕ,

В 519 ГОД ОТ ОСНОВАНИЯ ГОРОДА[65].

— Это надписи, — ответила Фабия, — напоминающие весталкам о страшном наказании, уготованном тем из них, кто плохо себя ведёт, забывает о своём священном долге и не хранит чистоты на службе богине.

Все весталки погрустнели и призадумались; Опимия почувствовала холодок в крови, а кожа её покрылась мурашками.

— Эти надписи напоминают о позоре, которым некоторые весталки себя запятнали, — продолжила через несколько мгновений Фабия. — К счастью, таких было мало. Их заживо погребли на Поле преступников у Коллинских ворот.

И опять все погрузились в задумчивое молчание. Муссидия расширенными от изумления глазами уставилась в одну из этих надписей; лицо её выражало свойственную детям глубокую задумчивость, которая впоследствии наводит их на вопросы, ставящие в тупик взрослых. Девочка какое-то время тоже молчала, а потом внезапно спросила:

— Они умерли от голода?..

— Может быть, от голода, может быть, задохнулись от недостатка воздуха; впрочем, из уважения к святости, в которую они были облачены, прежде чем согрешили, в могилу им кладут амфору молока, амфору оливкового масла, хлеб и зажигают лампаду.

Муссидия опять замолчала, всё ещё не отводя глаз от мраморных плит и о чём-то размышляя.

— А как же они могут двигаться и кушать, если их похоронили? — вдруг спросила она.

— Их заключают в маленькое подземное помещение, специально выкопанное на Поле преступников; длина его два метра, ширина — один, глубина — два.