И они тоже пристально вглядывались в меня. Для них я находилась где-то между преступным миром и «нормальной» жизнью. Они доверяли мне не больше, чем я им.

И я, и Мишель испытывали неловкость.

— Как хорошо, что вы пришли, — сказала девушка, пытаясь растопить лед.

Я кивнула, но чувствовала себя совсем не хорошо. Войдя в лифт, я испытала единственное желание — как можно скорее выйти отсюда. В нашей семье разговаривать с Департаментом юстиции считалось позорным делом. Это было против всех наших принципов.

Мы не предатели. Так воспитывала нас мама. Во время войны немцы забрали ее отца. А дед по отцовской линии был «чертовым коллаборационистом», как шепотом, чтобы не услыхал отец, говорила нам мама.

В то же время я понимала, что не оказалась бы здесь, если бы Вим не вынудил меня к этому. И я уцепилась за свои мотивы.

— С вами не так просто связаться, да? — женщина старалась завязать разговор. — Мы пытались и по личному номеру, и по рабочему, но безуспешно.

— Наверное. Я не слишком стремлюсь общаться с незнакомыми людьми, — резковато ответила я.

Это было исчерпывающе краткое описание моего образа жизни на протяжении многих лет. С такой семьей, как моя, общение с незнакомцами — непозволительная роскошь. Их цели неизвестны. Это могут быть журналисты в поисках сенсации, полицейские стукачи, желающие втереться в доверие к члену семьи, подельники брата, разыскивающие его, или даже его враги, захотевшие достать его через меня. Я делаю все, чтобы оставаться недоступной для таких людей, поскольку все это мне совершенно не нужно.

— Моя секретарша передает мне все просьбы связаться. Я никогда не встречаюсь с незнакомыми людьми, а моя частная жизнь не выходит за рамки семьи, — добавила я, попытавшись быть более открытой. Я сообразила, что с первого же ее вопроса начинаю уходить от ответов и избегаю контакта.

Но я же здесь не для этого. Я не просто так оказалась в этом лифте, у меня есть цель, убеждала я себя. Так что не облажайся. Ради Кора надо разговаривать.

Лифт остановился на третьем этаже, двери открылись. Мы пошли вместе по коридору, затем блондинка постучалась в один из номеров. Я снова боялась увидеть знакомое лицо. Что, если я буду разговаривать с «крысой», слившей информацию Виму? Это не случайная встреча. Это плановая встреча с полицейскими, ее специально организовали, чтобы поговорить о нем. Что, если сотрудник захочет похвастаться за ужином или в баре, что встречался с «его сестрой»? Что, если эта информация уже распространяется? Меня же убьют, я и спохватиться не успею.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове прежде, чем дверь открыли.

Высокая рыжеволосая девушка пригласила меня пройти. Слава богу, она не была мне знакома, а ее акцент свидетельствовал, что она из провинции. Она не из тех, кто мог бы контактировать с Вимом, — слишком заурядна для этого.

Девушка протянула руку.

— Меня зовут Манон. Рада вас видеть.

Но это меня не успокоило. Боже, что я здесь делаю? Я полностью оцепенела, а мысль о том, что я нарушаю приказ Вима никогда не общаться с полицией, лишила меня дара речи. Я почувствовала, что задыхаюсь.

— Выпьете что-нибудь? — спросила Манон.

— Воды, если можно, — ответила я.

От напряжения у меня пересохло во рту, дышала я неглубоко и неровно. Меня захлестнула волна воспоминаний о негативном опыте общения с Департаментом юстиции. И я представила себе реакцию близких на мое решение говорить с полицией.

— Ты думаешь, в Департаменте юстиции поверят, что у нас в семье такие отношения? У них совершенно иной взгляд на вещи. Они считают нас закрытой семьей гангстера. Они могут решить, что тебя Вим подослал, чтобы сыграть с ними в какую-то игру. А если они и захотят поверить, то просто используют тебя. Вспомни, как они подставили Томаса ван дер Бийла. Он дал показания на Вима, а они не предложили ему вообще никакой защиты, и его вскоре убили, когда он пылесосил свой бар. Департамент юстиции не лучше Вима. Зачем тебе это? Для них мы — дерьмо. Предположим, у тебя получилось, и его закрыли. И что дальше? Ты же знаешь, что он в лепешку разобьется, но организует твое убийство, если ты заговоришь. Что, они станут тебя защищать? Вспомни о Томасе — они ничем тебе не помогут. Они отнесутся к тебе так же, как к жене Томаса, Каролине ван дер Бийл. Ее муж Томас рискнул жизнью и был убит за то, что дал показания на Вима. А когда они говорят о ней, окружной прокурор называет ее «эта шлюха из квартала красных фонарей». Каролина записала этот разговор на автоответчик, когда они думали, что ее мобильник выключен. Запись потом по телевизору передавали во всей красе. Ты думаешь, к тебе отнесутся иначе, раз ты адвокат? Ты — просто одна из Холледеров!

Это действительно было так. После похищения Хайнекена фамилия Холледер автоматически напоминала всем о Виме, и, что еще хуже, люди думали, что я такая же, как он.

Департамент юстиции включил меня, наряду с остальными членами семьи, в состав его подельников и преступных элементов. Я была фигуранткой всех расследований, которые велись в отношении Вима и Кора. Они прослушивали мой телефон, устраивали обыски у меня дома и конфисковывали мои вещи.

И все же я понимала, что у меня нет другого выхода, кроме как говорить с ними. Решение, обычное для преступного мира, то есть физическое устранение, не рассматривалось: Соня не считала это достаточным наказанием за преступления Вима и была против того, чтобы он так легко отделался.

— Пусть он тоже страдает, как мы все эти годы, — говорила она.

Было невыносимо думать, что ему все сойдет с рук после того, когда он примет печальный вид и воскликнет: «Почему меня обвиняют всегда и во всем? Любое заказное убийство всегда вешают на меня!»

— Он в этом хорош, — говорила Соня. — Умеет разжалобить. Знаешь, о чем нужно жалеть? О том, что последние секунды жизни Кора прошли на холодной мостовой. Можно и моих детей пожалеть, у которых отца отняли. Виму не должно просто так сойти, что он изображал, как ему жалко Кора. Пусть все узнают, каков он на самом деле. Я хочу наконец сказать правду.

Соня хотела, чтобы все увидели его истинную сущность, узнали, что он сделал. Годами он наводил тень на плетень своим лицемерием. И все только ради собственного удовольствия. И смерть в духе Крестного отца была бы ему на руку.

Соня не желала, чтобы он умер легендарной личностью. Я соглашалась с ней, но считала, что смерть на холодных камнях мостовой будет гуманнее по отношению к Виму. Мне было неприятно думать о Виме за решеткой до конца его дней. Кроме того, первый вариант означал, что нам больше не придется опасаться за свою жизнью.

— Он всегда говорил, что покончит с собой, если получит пожизненное, — сказала Соня. — Вот пусть и займется тем, что обещал, зная, что мы отомстили за Кора.

Все было просто. Чтобы бороться с Вимом так, как хотела Соня, нам был нужен Департамент юстиции. Нужно отринуть эмоции и смотреть на вещи чисто практически.