— Он ведь непредсказуем. Это были две молодые смазливые женщины, может, он с ними в баре познакомился. Не знаю, просто в голову пришло. Я в ужасе. У меня вчера сразу мигрень началась.

Соня попыталась успокоить меня.

— Он не может знать, по крайней мере, пока. Потому что для этого ему бы пришлось сначала переспать с одной из них.

— И это вполне возможно, почему нет? Он же трахает все, что движется.

— Нет, он пока ничего не знает, — повторила Соня.

— Это ты так считаешь. А встречу назначали накануне, и вдруг эти девицы забили ее в свои рабочие календари на всеобщее обозрение? Клянусь, ты не представляешь, как я об этом жалею. Что я наделала? Он же меня убьет!

— Расслабься, Ас. Ничего не происходит. Он по-прежнему дает тебе поручения, так что не волнуйся.

— А я волнуюсь! Если он узнает, я покойница. Больше я этим не занимаюсь. Не буду с ними больше разговаривать.

В 1988 году я вернулась в университет. Сначала я изучала философию, но из этого ничего не вышло. Я не понимала систему университетского образования и не знала никого, кто мог бы мне с этим помочь. Я даже не всегда находила учебную аудиторию, а когда мне это удавалось, не понимала предмет. О чем говорят эти люди? Я чувствовала, что интеллектуально явно не дотягиваю до столь высокого полета. Бросив это занятие, я стала изучать право.

Я была уверена, что это никак не связано с моей семьей и событиями вокруг похищения Хайнекена. Скорее это было продолжением моей учебы в старших классах. Я могла бы изучать не право, а, скажем, филологию или историю, но я не понимала, как такое образование может быть источником заработка. А для меня это было очень важно, поскольку Яап не был стабильным добытчиком средств к существованию.

Я получила диплом в 1995 году. К этому моменту стало ясно, что у меня есть некие проблемы с происхождением. Оказалось, что из-за своей семьи я не могу претендовать на работу прокурора или судьи, о которых мечтала изначально. Поэтому я решила стать адвокатом.

При посредничестве Вима Брам Мошкович согласился дать мне шанс, став моим патроном, а милейший Боб Мейер отнесся ко мне непредвзято и предоставил офис. Так я стала, наконец, соответствовать всем требованиям для вступления в ассоциацию адвокатов.

На церемонию присяги я пригласила своих близких. Мама очень гордилась, что ее дочь стала адвокатом. Я как будто доказала ей, что она не виновата в том, что ее сын совершил тяжкое преступление. Другой ее ребенок был на стороне закона. Мне казалось, я восстановила баланс добра и зла в ее семье, и было приятно, что я смогла ее так порадовать.

Кроме Сони, Герарда и мамы, я пригласила на церемонию Кора с Вимом. Они отбыли свои сроки, и я не хотела отказывать им из-за прошлого. Поэтому в своей наивности я отправила приглашения и им. После церемонии мы собирались выпить и закусить в моем новом офисе.

За день до присяги у меня все еще не было никакой информации о месте и времени. Я заволновалась и принялась звонить, чтобы выяснить, что происходит. Меня соединили с женщиной из городской прокуратуры Амстердама.

— Вас не приведут завтра к присяге, мадам. Департамент юстиции возражает против того, чтобы вы получили статус адвоката.

— Но почему? — спросила я.

— Потому что вы были подозреваемой по делу о похищении господина Хайнекена.

Я была ошарашена и спросила, не перепутали ли меня с моим братом. Я даже сказала:

— Я А. А. Холледер, вы, наверное, спутали меня с В. Ф. Холледером.

— Нет, мадам, вы были подозреваемой, и прокурор, господин Тевен, хочет посмотреть все материалы дела, прежде чем вы будете допущены к присяге. Поэтому на завтра отбой.

И она повесила трубку. У меня закружилась голова. Что это значит? Меня ни разу в жизни не штрафовали, я мать двоих детей, я вкалывала как проклятая, получая образование, чтобы достичь в жизни большего, а теперь Департамент юстиции запрещает мне стать адвокатом только потому, что я — родственница одного из похитителей Хайнекена?

Это та же юридическая инстанция, которая двенадцать лет назад ворвалась ко мне в спальню, приставила ствол автомата к моей голове, бросила на пол, придавила мою шею ногой и заперла в тюремной камере. Та же инстанция, которая лишила неприкосновенности мою частную жизнь, которая следила за каждым моим шагом и записывала мои разговоры. И теперь все начинается заново, из-за преступления, к которому я не имею ни малейшего отношения? Они что, мстят мне за то, что я не отказалась от Вима с Кором? Я в жизни не могла представить, что меня сочтет непригодной верхушка этой самой инстанции, люди с университетским образованием, считающие себя просвещенными.

Мне совершенно не хотелось впредь иметь что-либо общее с этими людьми. Но я вложила все свои средства в создание адвокатского кабинета. Я взяла на себя финансовые обязательства по аренде офиса. И я только что выяснила, что у моего партнера есть женщина на стороне…

Надо было что-то делать.

Я позвонила Браму, который посоветовал обратиться к председателю ассоциации, господину Хаммингу. В офисе его не оказалось, а заместитель не пожелал заниматься проблемой человека с такой фамилией. Он сказал, что мне нужно дождаться возвращения господина Хамминга. Я была полностью обескуражена.

День близился к концу, ничего не происходило. Я поняла, что к присяге меня не приведут, и была рада хотя бы тому, что выяснила это заранее. Мне не придется прилюдно выглядеть дурой — единственной из двадцати кандидатов на вступление, кому отказали.

Я уже считала это свершившимся фактом, когда раздался телефонный звонок.

— Госпожа Холледер?

— Да, это я.

— Это Хамминг. Завтра вас приведут к присяге. — И он повесил трубку.

На церемонии он пожал мне руку и, многозначительно подмигнув, сказал:

— Всего наилучшего!

Это вселило в меня определенную надежду, что есть люди, способные не обращать внимания на стереотипы, связанные с похищением Хайнекена, и судить обо мне по моим собственным делам, а не по делам моего брата и зятя. Но ясно было, что в Департаменте юстиции есть те, кто никогда не поступит таким образом.

Как-то раз, летом 1996 года, мне на работу позвонила няня дочери и сказала, что мой дом обыскали десять детективов, следователь прокуратуры и надзорный судья. Они конфисковали всю Мильюшкину коллекцию диснеевских фильмов на видеокассетах. Няня была шестнадцатилетней девочкой, а моей дочери было одиннадцать, и звонить мне им не разрешили.

Два ребенка перед лицом могучей силы, вломившейся в их дом без приглашения, и на их глазах перевернувшей его вверх дном. То, что меня не проинформировали, чтобы я могла приехать и успокоить детей, было просто омерзительно. Я пыталась наводить справки, но тогда мне не объяснили ни причин этого обыска, ни в рамках какого следственного дела его проводили.