— Рада вас видеть, — повторила Манон, прервав ход моих мыслей: — Нам говорили, что речь идет об угрозе жизни, так ли это?

— Да, так. — Я взяла себя в руки. — Но я здесь не поэтому. Проблема не в угрозах, а в их причине.

Я внутренне посмеивалась. Эти люди действительно не имели никакого представления о нашей жизни. Мы находимся в ситуации угрозы жизни так давно, что не представляем, что может быть как-то иначе. И не собираемся рыдать по этому поводу.

— В причине? — сказала Мишель.

— Да. Речь идет о моем брате.

— Вашем брате? Котором именно, у вас же их двое, верно?

— Я говорю о Виме. Вы же знаете, кто это, верно? — сказала я.

Разумеется, они знали, и мы наконец перешли к теме, ради которой все здесь собрались. Я готовилась исправлять искаженные представления о жизни нашей семьи.

— Если бы мой брат не причинял столько горя, проблемы бы не было. Но он не собирается останавливаться. И наше желание справедливого возмездия является вполне естественным.

— Вам, наверное, это далось очень нелегко, — сказала Мишель. Но на ее лице читалось, что она думает на самом деле: ты всегда прикрывала братца, а теперь, когда он тебя достает, ты пришла сюда жаловаться?

И она была не права. Вим был проблемой всегда, сколько я себя помню. Но мы справлялись с этим, решали свои дела сами, как могли, и не нуждались в том, чтобы за нас это делал Департамент юстиции. Наоборот, его вмешательство могло бы лишь усугубить наше положение. Мне ничего не было нужно от них, напротив, я пришла, чтобы кое-что дать им. Единственное, что от них требовалось — выполнить свою работу по проведению расследования. Но пока я повременю и оставлю то, что собираюсь им отдать, при себе.

— Мы уже привыкли к этому, но настало время его остановить. Вим представляет собой постоянную угрозу обществу.

Прежде чем продолжить, я подняла вопрос об их ответственности передо мной.

— Разговаривая с вами, я беру на себя огромный риск. Вы, наверное, понимаете, что мой брат может узнать об этом только от вас. Если информация об этом разговоре хоть как-то просочится, долго я не проживу. Мой брат отлично знает, что мне известно о нем, и ликвидирует меня, не задумавшись ни на секунду.

Я заметила, что они не слишком серьезно восприняли эти слова. Я же его сестра, так ведь? А их представления о преступном мире, судя по всему, были основаны только на том, что они видели в фильмах о мафии, вроде «Крестного отца». В них главный мафиози не испытывает любви или сострадания ни к кому, за исключением членов собственной семьи.

Но наша жизнь — не кино про Крестного отца, не романтизированный портрет преступного мира. Это суровая реальность, в которой один человек делает невыносимой жизнь всех остальных. Ход их мыслей представлялся мне очень опасным. Они воспринимали сказанное несколько легкомысленно и не выглядели в моих глазах достаточно бдительными для того, чтобы сохранить наш разговор в тайне. Если им это непонятно, я не буду продолжать. Разговор будет окончен.

— Нет, мы полностью это понимаем. Вам действительно не стоит ни о чем беспокоиться. Об этой встрече не знает никто, кроме окружного прокурора Бетти Винд, и никто никогда и не узнает. Мы отлично понимаем вашу озабоченность, — поспешили заверить они.

— Я очень на это надеюсь, потому что рискую жизнью. Все очень сильно отличается от того, что вы себе представляете. Для нас, равно как для всех остальных, попасть к нему в немилость означает стать его врагом. А вы знаете, что случается с его врагами. Вим не сделает исключения для членов семьи. Напротив, он ждет от нас безусловной преданности — именно как от членов семьи. Но эта лояльность строится не на любви, а на страхе смерти. Это односторонняя лояльность, не взаимная: Вим предаст нас, как только сочтет нужным.

Я объяснила, что люди всегда считали нас большой дружной семьей с Вимом во главе, думали, что мы разделяем одни принципы и ценности, однако на самом деле все совершенно иначе.

Обе женщины были удивлены. Они представляли нашу «дружную» семью не такой. Но они хотели двигаться дальше и спросили, готова ли я давать свидетельские показания о преступлениях брата. Но я прежде всего хотела понять, с кем имею дело.

Я собиралась просветить их в части наших семейных отношений, но не рассказывать ничего существенного о преступной деятельности. Если произойдет утечка информации, из нее будет следовать, что я считаю Вима психопатом, который третирует своих близких. Я всегда смогу сказать, что это вранье, что нас просто хотят стравить между собой. Но если я дам информацию о заказных убийствах, он сразу поймет, что она исходит именно от меня, поскольку помнит, что мы с ним обсуждали вещи не для посторонних ушей.

— Но может быть, тогда вы хотя бы намекнете на темы, которые собираетесь затронуть?

— Могу сказать только, что речь пойдет об очень серьезных вещах.

— Может быть, на следующей встрече?

— Может быть. Сначала мне нужно поговорить с сестрой. Если она откажется давать показания, то и я тоже не буду.

Мы разошлись. Они обещали поговорить со своим руководством и сказали, что будут рады встретиться снова.

После встречи я почувствовала облегчение. Наконец-то я смогла озвучить вслух, что мы — не приложения к Виму и способны мыслить и поступать самостоятельно. Но это чувство исчезло практически сразу же после того, как я вышла из гостиничного номера. Я вновь оказалась в реальном мире — в своей реальности, которой правил Вим. Меня накрыл страх только что сделанного. Ведь я нарушила железный порядок. Мне стало дурно. Я побежала вниз по лестнице в туалет, где меня стошнило. Мимолетное чувство облегчения продержалось какую-то секунду.

Больше я никогда этого не сделаю.

Больше никогда не настучу.

* * *

Я села в машину и направилась к Соне, чтобы рассказать ей о разговоре. Сестра ждала меня у дверей.

— Боже, ты только взгляни на себя! Ты бледная как полотно! Что случилось? Все прошло настолько плохо? Там были «крысы»?

— Нет, ничего ужасного, все в порядке. Меня просто тошнит. Чувствую себя неважно. Пройдет.

— Это потому что ты заговорила.

— Да. Это оказалось очень трудно.

— Думаешь, это были «крысы»?

— Вряд ли. Хотя, конечно, кто их знает. Но я не сказала им ничего важного, ничего из того, что позволило бы Виму сделать вывод, что сдаю его я.

— Это хорошо. А что же ты им рассказала? — спросила Соня.

— Что мы не желаем больше страдать из-за него. О том, каков он сам. И что мы не одна большая дружная семья.

— Как они отреагировали?

— Такое впечатление, что очень удивились.

— И теперь?

— Теперь я до смерти боюсь, что он прознает, — вздохнула я.