– Que Dieu apaise leurs âmes, – прошептала мадам, крестясь. – Je n’ai pas pu les sauver, et il était de mon devoir de préserver leurs corps sinon leurs vies[39].

– Ils en auraient autant de reconnaissance que je n’en ai moi-même[40], – пробормотал Дюпен.

– Si cela vous réconforte, je suis satisfaite, Chevalier[41].

Дюпен кивнул и слабо улыбнулся мадам.

– Как вам нравится эта картина, По?

– Крайне отвратительно, – через силу пробормотал я.

– Отвратительно? Пожалуй. Но ведь это история, дорогой сэр. Такова была судьба французской аристократии во времена Террора, и та же судьба едва не постигла и мадам Тюссо. Ее арестовали по подозрению в роялистских настроениях и заключили в тюрьму, чтобы предать казни.

Мадам кивнула. Я устыдился своей брезгливости, осознав, какой личный отклик вызывает эта сцена в моих компаньонах.

– Пожалуйста, расскажите мне больше.

– В Париже восторгались моим искусством изготовления восковых фигур, меня приглашали в Версаль давать сестре Людовика Шестнадцатого, мадам Елизавете, уроки моего искусства. Я прожила там какое-то время, но после штурма Бастилии вернулась в Париж. Потом меня бросили в тюрьму. К счастью, мой талант спас меня от казни, – сказала мадам, подняв и показав нам свои узловатые кисти. – Мне было велено делать посмертные маски тех, кого они казнили. – Она указала на корзину с головами. – Многие жертвы были моими друзьями.

– Столь ужасное положение требует недюжинной храбрости, – заметил я.

Мадам Тюссо устремила на меня свой колючий взгляд.

– Это была привилегия, дорогой сэр. Привилегия сделать моих друзей бессмертными.

Она вновь окинула долгим взглядом сцену казни. На лице ее отразилась тоска.

– Мадам, у вас есть чему поучиться. Однажды, я надеюсь, вы научите меня искусству воспроизводить форму человеческого тела, что гораздо сложнее реконструкции мотивов человеческих поступков.

– Возможно, дорогой шевалье. Если позволит Судьба. А сейчас я должна покинуть вас. Не спешите, наслаждайтесь дыханием истории. А перед тем, как уйти, загляните ко мне.

– Спасибо, мадам. Без вашей помощи впечатления мои были бы далеко не столь яркими, – сказал я.

Царственно кивнув, она удалилась. Наступила мертвая тишина. Взгляд Дюпена по-прежнему был прикован к гильотине, выражение его лица было загадочно. Я не сомневался, что на моем собственном лице вполне отражается весь ужас, вызванный этим отвратительным зрелищем. Я не знал, что сказать, и молчание становилось все более неловким. Наконец Дюпен указал на дверь:

– Идемте?

Мы прошли через выставочные залы в холл. Теперь здесь заправляла сама мадам Тюссо, собирая плату с посетителей своего устрашающего паноптикума.

– Джентльмены! Вы так скоро уходите?

– Боюсь, что да. Это было очень познавательно, и теперь нам нужно использовать то, что мы узнали.

Дюпен тепло улыбнулся мадам, она в ответ одарила нас лучезарной улыбкой.

– Я рада, что моя галерея хоть немного помогла вам в расследовании.

Она перевела взгляд на меня, ожидая комментариев, или, точнее, похвалы.

– Мадам, – с поклоном заговорил я, – надеюсь, вы позволите мне сказать, что ваша коллекция одновременно печальна и эффектна. Ваше мастерство несомненно, но эта… Палата Ужасов может заставить затрепетать от страха даже храбрейшее из сердец.

На лице мадам Тюссо появилась широкая улыбка.

– Палата Ужасов? Мсье По, у вас великий писательский талант! Вскоре это станет вашим ремеслом, попомните мое слово. А с вами, – обратилась она к Дюпену, – я надеюсь увидеться через девять дней, но, если это окажется невозможно, пожалуйста, навестите меня еще раз, прежде чем я займу свое место на небесах.

– Мадам, небеса будут с нетерпением ожидать вас еще многие годы.

– Et lorsque le paradis m’accueillera, je raconterai à vos chers grand-parents quel homme exceptionnel vous êtes devenu[42].

– Et je leurs dirai avec quel grand art vous avez honoré leur mémoire[43].

Дюпен наклонился поцеловать ее высохшую руку. На кратчайший миг роза юности проступила в чертах старухи, и я увидел ее такой, какой она была когда-то, но ее скрипучий голос немедленно разрушил иллюзию.

– Ce fût un honneur pour moi[44].

Мои способности понимать французский за последнее время уменьшились ввиду редкого использования, но я оценил глубину уважения, которое испытывала мадам Тюссо к бабушке и дедушке Дюпена. Он редко говорил о своих предках, и хотя я, конечно, знал, что он происходит из аристократической семьи, я только в этот момент догадался, что его бабушка и дед тоже стали жертвами Террора и теперь обрели бессмертие в коллекции мадам Тюссо. Ледяные пальцы стиснули мне грудь – передо мной вновь предстал образ корзины, наполненной отрубленными головами. Серьезный джентльмен с благородным лицом, орлиным носом, темными волосами и высоким лбом, и женщина с фарфорово-бледной кожей, изящным ртом и большими серыми глазами, полными ясности, – смешав их черты, можно было бы получить точную копию Дюпена. Как мог я не заметить ужасной правды, скрытой в этой сцене? Мадам Тюссо действительно сохранила посмертные образы своих друзей, когда их души покинули еще не остывшую плоть. Мне стало совестно: я вновь упустил очевидное, будучи ослеплен чувствами, вызванными судьбой собственных предков.

– Оревуар, мсье По. Возможно, когда-нибудь вы и ваш брат Дюпен присоединитесь к моей галерее.

От этих слов сердце мое сковало холодом.

– Благодарю вас, мадам. Надеюсь, что окажусь достойным вашего комплимента.

Я вежливо поклонился и с неуместной поспешностью пошел к дверям, оставив Дюпена прощаться с хозяйкой более любезно. Но даже оказавшись в лучах полуденного солнца, я не мог стряхнуть с себя томительный страх: казалось, творения древней старухи все еще не сводят с меня глаз. Наконец Дюпен вышел следом за мной, и мы отправились искать экипаж, но поиски не принесли никаких плодов. Вдруг шум оживленной улицы прорезал пронзительный свист, и, по счастливой случайности, прямо перед нами остановилась карета. Мы велели кучеру отвезти нас в «Аристократическую гостиницу Брауна» и забрались внутрь.