И я знала, что эти мелодии адресованы специально мне.

Казалось, будто кто-то втихаря наблюдает за мной.

Дома у Энди все это стало очень быстро ухудшаться, обычно ближе к ночи, и он говорил мне примерно то же самое, что и Софи. Так что под конец я перестала ему об этом рассказывать, и он наверняка решил, что я обо всем благополучно забыла, тем более что на какое-то время мое внимание типа как переключилось на порезы, которые я стала регулярно сама себе наносить.

Я уже сталкивалась с этим на работе раз-другой. Обычно это были совсем молодые девчонки со шрамами на руках и ногах, напоминающими перекладины стремянки, и поскольку тогда я ничего про это не знала, то всегда спрашивала себя, на черта это им вообще надо.

Дурацкий, блин, вопрос.

Дело тут, наверное… в некоем онемении, полагаю, неспособности вообще хоть что-нибудь чувствовать. В мýке, вызванной тем, что никто не обращает на тебя внимания. А вот прикосновение острого лезвия к своей руке (монтажного резака, в чем ирония ситуации) я всегда очень хорошо чувствовала, и даже такой чурбан, как Энди, никак не мог не обратить внимания на окровавленные бумажные салфетки на полу ванной. Так что да, мы провели бездну времени в приемном покое местной больницы, и было много слез и криков, но мне казалось, что мои шрамы смотрятся довольно круто, и сколько бы дней я не произносила ни слова и не выходила из дома, никогда не теряла бдительности. Я всегда сознавала, что какие-то люди, которых я не вижу, поджидают в меня темноте, не сводя с меня внимательных глаз.

А потом я по-настоящему начала видеть их, и вот тогда-то и началась вся эта чертовщина с масками.

Если не влезать в дебри (а как вы уже успели догадаться, со мной такое регулярно происходит во всех смыслах этого слова), то для начала я стала видеть этих людей в телевизоре, в самых разных программах, где-то на заднем плане. В самой глубине общей толпы или быстро промелькнувших в кадре. Это были все те люди, которых я в то или иное время помогла посадить. Мужик, забивший свою жену до смерти молотком, женщина, которая утопила обоих своих детей в ванне, насильник, нападавший на женщин на выходе из подземных вестибюлей метро… Я могла просто сидеть на диване рядом с Энди, хрустящим чипсами, и вдруг заметить их на экране — делающих вид, будто они массовка или как это там у них называется. Но дело в том, что я знала, что на самом-то деле это не они. Это были какие-то совершенно неизвестные люди, надевшие маски, — люди, каким-то образом связанные и с огоньками за окном, и с той непонятной музыкой, и с подглядыванием за мной, — которые просто прикидывались преступниками из моего прошлого.

Они могли сидеть на дальнем конце барной стойки в «Королеве Виктории»[65].

Или в ресторане в каком-нибудь кулинарном шоу.

Или в каком-нибудь из эпизодов «Сделано в Челси»[66] пить кофе с пончиками в каком-нибудь кофе-шопе.

Тогда я часами просиживала в интернете — ладно, я до сих провожу много времени в интернете, — но это было как раз то, что мне требовалось, поскольку помогло осознать, что я такая не одна, и поверьте мне — масштабы там просто-таки феерические. Нашлась целая куча другого народу на куче интернет-форумов, еще целое множество на разных видеороликах в «Ютьюбе», и все они как один подтверждали, что столкнулись с точно такой же выносящей мозг фигней, и рассказывали про некие анонимные организации, которые намеренно ее оркеструют. Про беспощадные и могущественные группы, способные на все и очень хорошо связанные между собой. Про тайные общества, которые наблюдают и ждут, а потом сообща выступают против того, кого сочтут для себя угрозой.

Это было единственное, чего я никогда на самом деле не понимала. То, до чего я каждый божий день пыталась докопаться. Я никак не могла просечь, каким образом могу представлять собой для кого-то угрозу, хотя при этом и ничуть не сомневалась, что это действительно так и что в один прекрасный день они явятся по мою душу.

Люди, скрывающиеся за этими масками, всегда смотрели прямо на меня, даже отдаленно не переживая насчет того, что я прекрасно понимаю, кто они такие. Типа как наслаждаясь этим: «Это предостережение, с которым ты ничегошеньки не можешь поделать».

Хотя я отнюдь не собиралась становиться легкой добычей. Не собиралась позволить себе стать чьей-то жертвой, потому что это совсем не то, чему меня учили.

Но… надо же знать своего врага в лицо, верно?

Наверное, тут мне следует заметить, что как раз тогда-то все и пошло… малость наперекосяк.

В один прекрасный день я только вылезла из постели, выкурила сигаретку и вдруг осознала: должны же быть и в моей собственной жизни люди, которые тоже являются частью всего этого. Это стало просто-таки ослепительно очевидным, и я почувствовала себя полной дурой, что не додумалась до этого раньше. Ну как те, кто желает мне зла, могли обойтись без того, чтобы не задействовать тех, кто мне близок?

Тех, кто всегда смотрит на меня с таким обеспокоенным видом и твердит мне, что пора, мол, завязывать с «этой дрянью», и, понимаешь ли, не стоит ли нам подумать над тем, чтобы увеличить дозу лекарств.

Да-да, именно их.

Какой же я была дурой!

Кое-кто лишь смеялся, когда я наконец открыто это высказала, что лишь разозлило меня и подтвердило мои подозрения. Софи это всерьез расстроило, но я знала — это попросту потому, что я раскусила ее. Потому что увидела их всех насквозь. Моя мама просто отказывалась обсуждать эту тему, сколько бы я ни твердила ей, что знаю, кто она на самом деле, и помню, как отец плакал по телефону, когда я спросила его, как он мог предать свое родное дитя и каково это — продать свою собственную душу.

Я решительно ввязалась в бой. Старалась на шаг опережать своего призрачного противника.

До сих пор помню выражение на лице у Энди в тот вечер, когда все окончательно сорвалось с тормозов. Он просто сидел и смотрел футбол, когда я вошла и сказала ему, что нам надо срочно уходить. Он находился не в лучшем настроении, потому как «Арсенал» проигрывал один мяч, но поставил телик на паузу, прошел вслед за мной в кухню и встал там, с дурацким видом таращась на меня, пока я собирала все имеющиеся в доме ножи.

Спросил меня, что это я делаю.

Попросил меня положить ножи на место и успокоиться.

— Они скоро здесь будут, — сказала я ему. Почему это известие его ничуть не обеспокоило? Почему он по-прежнему стоял как пень? — Они идут, чтобы прямо сейчас убить нас, и нам надо срочно убираться отсюда!

Дело дошло до физического противостояния, лишь когда он попытался отобрать у меня ножи, и буквально через секунду мы с ним уже барахтались на полу кухни, причем Энди твердил что-то про полицию, а я орала, что он дурак, потому что нам надо защищаться.