Косов задумался.

«Так-то… после моих красавиц… да на подобных дам? М-да… А шо делать? Шо делать?! Проблема-то… вызревает, ага! Это ж уже… больше полутора месяцев. Как не сублимируй тут… в физическую активность… но психологию куда деть?».

«Вот многие утверждают, что военные тупые, озабоченные самцы! И ведь не поспоришь — примерно так и есть. Но! Почему они такие? Да просто потому, что много времени им приходится проводить вдали от женского пола. А как известно — «Женщины без мужчин дурнеют, мужчины без женщин — глупеют!». С чего бы это военным быть особо умными, когда — то учения, то лагеря, то — командировки всякие… в места, где женщин мало, либо их вообще нет? Поэтому военные так любят женщин! «И жить торопится, и чувствовать спешит!». И ныне, и присно, и во веки веков! Аминь!».

— Ну… Степа. Ты, в общем-то, правильно сказал тогда… такие женщины и не в моем вкусе тоже. Но… Не блуда ради — здоровья для! Здоровье для красного командира — вещь архинеобходимая! Для страны, прежде всего! Поэтому… как будущий командир… более того — как комсомолец… я не могу допустить урона обороноспособности родной страны!

— Вот это ты сейчас задвинул! Мощно! — опешил приятель.

— Задвинул, не задвинул… по сути — прав! Но! Если ты, возможно и найдешь способ вырваться из училища после возвращения… То мне-то как быть? Кто меня выпустит? Для первого курса увольнение — чудо! А уж тем более — с ночевкой…

— Ну журись, казак! Чего-нибудь придумаем! — хлопнул его по плечу Ильичев.

В конце августа снова весь батальон построили на плацу. В строю шушукались, но… Командиры — молчали.

«Так, так, так! И чего же нам сейчас доведут? Немцы… Польша? Или… рано? Тогда-то… то есть — там, у нас… точно было — первое сентября! А здесь? Что?».

Комиссар батальона, помогая себе резкой отмашкой правой руки, довел до личного состава… судьбоносное — Пакт! Он говорил что-то еще про дружбу народов, взаимные интересны стран, торговое партнерство… Потом перешел на зловредных капиталистов Франции и Великобритании, а Косов стоял и пытался вспомнить…

«А у нас там — когда это произошло? Тоже в конце августа? Или раньше? Хотя… да какая на хрен разница — события-то всё те же! И через несколько дней… начнется! Нас пока это не коснется… хотя… западный освободительный поход! Он когда был? В конце сентября вроде бы? Ладно… здесь и сейчас — мне это не важно. У меня сейчас своя программа-минимум!».

«А по ночам уже… холодновато! Прямо вот… ощутимо! И ботинки ни хрена не просыхают за ночь, и форма, с вечера постиранная — пиздец какая мокрая и холодная утром!».

Пошли дожди и сразу же пребывание в лагере стало куда как менее комфортным. Им выдали бушлаты. Точнее… если быть точным — это называлось курткой ватной, но в будущем — именно бушлаты. Ильичев сказал, что, вообще-то — это один из видов обмундирования технических служб или артиллерии. Откуда командование училища добыло эту форму — до них не довели.

В палатках было зябко, а потому бушлаты все использовали по ночам в качестве дополнительного одеяла. Так себе затея! Бушлаты тоже в течении дня намокали, были тяжелыми, и тепла не держали. А уж амбре какое стояло по утрам в палатке, бля… даже слов нет! И сырость, и вонь портянок, ароматы мужского пота, и… другое тоже было. Курсант, он же тоже человек, он же себя во сне не контролирует! Дышит не только ртом, или носом. Выдохи были. Особенно это ощущалось, когда после умывания на свежем воздухе, снова в палатку заходить приходиться. Глаза режет, блин…

Потом привезли печки-буржуйки, по две на каждую взводную палатку. Стало получше, покомфортнее жить. В связи с такой мерзкой погодой, стали проводить больше занятий по изучению уставов и наставлений, по огневой подготовке — в плане изучения матчасти. К винтовке добавились пулеметы — «Максим» и «Дегтярев пехотный». Все это проводилось во взводных палатках, куда затащили грубо сколоченные из досок столы.

Уставы и прочее Косову давались на удивление легко. Может оттого, что они сейчас написаны более человеческим языком, без многочисленных канцеляризмов будущего? Там же… подчас необходимо было тупо заучивать некоторые фразы, до того они звучали «дубово» и резали по первости слух. По первости… потом, когда привыкнешь — эти зубодробительные конструкции — сами собой на языке складываются. И вот тебе уже вроде все понятно, а окружающие гражданские морщат лбы, пытаясь понять — что ты сказал.

С оружием тоже было интересно поковыряться.

Как-то сразу стали проявляться особенности восприятия нового у разных курсантов. К примеру, тот же Юра Гиршиц, как и Косов — влет усваивал Уставы и наставления, но куда хуже — сборку-разборку оружия. Виталий Капинус…

«Долбанный литовец! Какого хрена его занесло в Сибирь? Будет мне головная боль с этим блондином! Хотя… по-русски он говорит чисто, без какого-либо акцента. Позже нужно поинтересоваться — может он не из Прибалтики, а здешний уже, сибирский литовец?».

Так вот… Капинус — одинаково ровно «поглощал» знания — и теорию, и практику. Без провалов, но и без особых успехов. Ровно так.

Крепышок Алешин — примерно так же, как и Капинус, но все же руками у него получалось получше, чем головой, пулеметы у него — как будто сами разбирались и собирались. Юморной хохол Гончаренко — тот откровенно плавал в бумажных знаниях, да и с «железяками» у него было тоже неважно. Остальные курсанты — кто так, кто — эдак…

Нарисовалась проблема откуда Косов уж точно не мог ожидать. Его приятель Степа с самого начала стал проявлять неприязнь к курсанту Гиршицу. Это не переходило в какие-то агрессивные формы, все же сержант был не дурак, и реально оценивал свое положение командира. Но вот «подколки» и «подкусывание» Гиршица на построениях или вне строя — были заметны. Прищуренный взгляд, ухмылочки, саркастические замечания…

— Степа! Ты чего к Гиршицу привязался? Чем он тебе не угодил? — вечером, после отбоя, они стояли, курили под навесом у ротной кухни.

— Да ничем он мне не угодил! — хмыкнул Ильичев, — а чего я то? Курсант, как курсант…

— Ты это… Степа.