Дав этот мудрый совет, Колин хлопнул брата по спине и посмотрел в сад.

– Крокет! – радостно воскликнул он. – Какая чудесная мысль! Пойдем в сад со мной и Мэделайн. Я точно знаю, несколько ударов молотком – и ты почувствуешь себя гораздо лучше.

Йен с подозрением взглянул на него.

– Через минуту.

– Как пожелаешь.

Он смотрел на Колина, направившегося к Мэделайн. Та сидела в противоположном конце комнаты, беседуя с женой Маркуса. Колин шел, как путник в пустыне, стремящийся к оазису. Но он всегда шел к Мэделайн именно так.

– В соседней комнате висит красивая картина, которая наверняка вам понравится, а я давно мечтал на нее посмотреть. Не согласитесь ли сопроводить меня? Для меня большая честь услышать ваше мнение.

Сержант Саттон выглядел франтом, хотя в основном, конечно, из-за мундира. И было что-то в этом мундире, в звании «сержант», стоящем перед именем, в его серых глазах, что напоминало ей брата. Чуть-чуть. Но он ей нравился. Конечно, не такой красавчик, как Йен Эверси (и говоря честно, кто может с ним сравниться?), но довольно привлекательный и в любом случае куда более дружелюбный. Они очень мило поболтали на разные темы, и эта легкость была ей как бальзам на рану после устремленного на нее взгляда Йена Эверси – осуждающего, испытующего и… В нем было что-то еще, что-то мрачное, сбивающее с толку. Что-то возбуждающее и при этом пугающее.

Но с другой стороны, она всегда готова принять вызов.

Так что Тэнзи пошла вслед за сержантом Саттоном по коридору, причем, как ей показалось, довольно далеко, пока не оказалась у картины.

На ней была изображена лошадь. Картина показалась Тэнзи совершенно непримечательной, хотя, вероятно, считалась красивой – но ведь она не изучает живопись. Лошадей она любила, и эта лошадь была славной, но опять же, ей в голову не приходила ни одна причина, по которой семейство Эверси решило увековечить самую обыкновенную лошадь.

– Превосходное изображение, – нашлась наконец она. – Очень похоже на лошадь.

Он ничего не ответил. Внезапно стало очень тихо. Так тихо, что она слышала неестественно громкое дыхание сержанта Саттона.

– Мисс Дэнфорт… вы наверняка уже и сами поняли, что между нами воцарилась духовная гармония.

Неожиданная информация.

– Разве? – осторожно уточнила она.

– О да. Поверьте мне. У меня чутье на такие вещи. Я понял это, когда мы оба восхитились картиной. А вам известно, что непременно должно произойти из духовной гармонии?

Никогда в жизни не слышав о духовной гармонии, Тэнзи правдиво ответила:

– Нет.

– Она должна найти выход в, скажем, физическом выражении.

– Должна? – Проклятие. Тэнзи украдкой оглянулась проверить, нет ли кого-нибудь поблизости. Ни единой души. Даже голосов не слышно. Черт побери.

Она сделала шаг назад. Каблуки зловеще клацнули по мрамору, словно подчеркивая их уединенность.

– О да. Это закон природы. А вы же не нарушаете законы, верно? – поддразнил ее он.

– Пока не нарушала, насколько мне известно, – еще осторожнее ответила она. – Хотя если это, как вы сказали, закон природы, мне уже хочется хоть раз им пренебречь.

– О, мы можем сопротивляться нашим желаниям, но природа всегда побеждает. Природа знает, как лучше. Почему бы нам не помочь ей немного? Я чувствую, что мы должны.

– Нашим желаниям, сержант Саттон? – Он шагнул ближе. Она отступила назад. – Я чувствую, что вам следовало бы употребить другое местоимение.

Он засмеялся.

Она сделала еще шаг назад. Еще парочка шагов, и можно будет довольно изящно уйти, не подхватывая юбок и не пускаясь бегом.

Но тут он протянул руку и сомкнул пальцы на ее запястье, подтянул ее руку ко рту и запечатлел жаркий поцелуй.

– Вы чувствуете что-нибудь в пальцах на ногах, мисс Дэнфорт?

– Честно говоря, я скорее чувствую кое-что в желудке.

– Это возбуждение, – заверил ее он.

– Это отвращение, – поправила его Тэнзи, пытаясь выдернуть руку.

Он держал крепко.

– Требуется какое-то время, чтобы эффект проявился. Иногда требуется больше одного поцелуя, чтобы все получилось.

Он потянул ее к себе еще ближе, и хотя она пыталась упираться, туфли заскользили по мрамору, как лыжи. Темные пещеры его ноздрей принимали угрожающие размеры, время словно замедлилось, темная пасть распахнулась, чтобы накрыть ее рот. Вонь дешевого табака, пропитавшая его мундир, ударила по нервам, и Тэнзи уже собралась плюнуть ему в лицо, когда…

– Отпусти ее.

Голос звучал лениво. Равнодушно. Спокойно.

Но почему-то волосы у нее на затылке встали дыбом.

Она в жизни не слышала ничего более грозного.

Сержант Саттон бросил ее руку, как будто это была змея, и резко обернулся.

– Капитан Эверси?

Йен Эверси действительно стоял там, высокий, в грациозно-небрежной позе. Но лицо его напоминало гранитную плиту, за исключением едва заметной, но весьма неприятной улыбки.

Тэнзи прижала руку к груди и потерла запястье.

Интересно, удастся ли ей хорошенько пнуть Саттона, пока он отвлекся? Она смерила взглядом заднюю часть его бриджей.

Йен Эверси посмотрел на нее, убедился, что пострадало только ее достоинство, и легонько покачал головой, запрещая применять насилие.

И ни слова ей не сказал.

– Физическая гармония? Духовная гармония? – Он по-прежнему лениво цедил слова, словно не желал повышать голос из-за такой жабы, как Саттон. Но при этом презрение, звучавшее в нем, словно хлестало кнутом. – В жизни не слышал такой чуши. Убирайся отсюда, Саттон. Живо. Пока я не сделал так, что ты даже шевельнуться не сможешь. И если еще хоть раз побеспокоишь мисс Дэнфорт, я сделаю так, что она будет последней леди, какую ты побеспокоишь.

Саттон напрягся. Сглотнул.

Воздух трещал от нараставшего напряжения, как перед грозой.

И впервые за очень долгое время Тэнзи по-настоящему испугалась.

– А вы неплохо разбираетесь в убийствах, верно, сэр? – произнес наконец Саттон. Это прозвучало как намек.

Йен улыбнулся. Коротко. Все равно что вытащил саблю из ножен.

– Вполне достаточно для того, чтобы еще одно не составило большой разницы, сержант.

И тут сержант Саттон побледнел. Тэнзи в жизни такого не видела.

Он еще какое-то время не отводил взгляда от Йена, затем пробормотал ругательство и резко развернулся.

Они смотрели, как он идет по коридору и исчезает, присоединившись к веселящейся толпе.

Тэнзи откашлялась, прочищая горло.