Слуги говорят, может, уехал куда. Никто не знает, когда будет.

Джулия даже хмыкнула. Она и не ждала от Альбы другого ответа. Но ловить на лжи не стала. Лишь кивнула:

— Ладно, это подождет. Вот что… Альба, раздобудь мне бумаги, перьев и чернил. И побыстрее. И спроси лучше сразу у управителя.

Служанка с готовностью кивнула:

— Хорошо, сеньора. А если пристанет, для чего да зачем?

Джулия повела бровью:

— Управитель? А разве это его дело?

Альба пожала плечами:

— Не его. А ну, как докладывать пойдет, да что испрашивать. Сами же видите: все в этом доме вверх дном. Я смотрю, без позволения этой мегеры и не делается ничего. А ну, как сама с вопросами пристанет? Что сказать-то ей?

Джулия задумалась. О письмах и речи быть не может. Тираниха не должна заподозрить, что Джулия может кому-то писать. Но тогда к чему бумага и чернила? И не клянчить же у самого Фацио Соврано! Она подняла голову:

— При случае скажешь, что стихи слагать буду. Мол, с малолетства у меня такая блажь. А запрется — так скажи, что сеньор разрешил. В том и была моя тайная просьба. Так и скажешь. Не поверит — пусть сама у сына спросит.

Альба какое-то время стояла, нахмурившись. Наконец, кивнула и поспешила выйти.

Вернулась на удивление скоро. Принесла обвязанные веревкой скрученные листы, связку перьев и серебряную чернильницу с рожком. С расспросами не лезла, лишь с интересом поглядывала. Но по всему было видно, что сгорает от любопытства. Альба все же не выдержала:

— Вы к сеньоре Марене писать решились?

Джулия кивнула. Отрицать было глупо — она сама затевала при Альбе этот разговор, теперь не отопрешься. Хотя она предпочла бы, чтобы служанка ничего не знала.

— А как же отправить?

— Сеньор Соврано обещался помочь. Неси конторку.

Альба лишь многозначительно повела бровями. Больше не приставала с вопросами. Отыскала конторку, установила у окна и занялась своими делами.

Джулия долго сидела перед пустым листом. Смотрела в раскрытое окно, на то, как над бухтой Щедрых даров садится солнце. Бесконечно очиняла перья, не понимая, как подступиться к письму, которое непременно прочтет человек, которому оно не предназначено. Хотелось столько написать, но теперь слова просто ускользали. Дурно отозваться о матери своего жениха, рассказав, как есть — глупо и неблагодарно. Солгать сестре не позволяло что-то внутри. Джулия не привыкла от нее таиться. И не хотела. В итоге она обошлась общими фразами и задала массу вопросов, попросив подробного ответа. Долго думала над тем, как сообщить сестре о том, что этот ответ прочтет не только она сама…

Вышло дурно и натянуто… Но не это главное — сестра хорошо знает ее руку. Главное — скорее получить ответ. Так скоро, как только возможно. Она отложила перо, вытерла запачканные чернилами пальцы — долго не ототрется. Но неумолимо казалось, что тираниха следит из всех щелей и только и ждет, как бы заполучить это письмо. Джулия свернула бумагу, убрала за корсаж, но понимала, что сможет спокойно уснуть, лишь отдав письмо Дженарро. Или самому Фацио. На Альбу в этом деле теперь никакой надежды не было, к тому же, у служанки письмо могли и отобрать. Оставалось идти самой…

Джулия не раздумывала. Велела Альбе оставаться в покоях, а сама вышла за дверь, думая лишь о том, чтобы пройти незамеченной. Пусть тираниха говорила о каких-то запретах — сам Фацио утром не сказал ни слова. Значит, можно сказать, что она ничего не знала. Джулия на носочках прошла уже знакомым путем, стараясь держаться в тени, и шмыгнула в галерею, ведущую на половину ее жениха. К счастью, здесь было темно и безлюдно, лишь бросали скупые отсветы редкие тусклые фонари.

Джулия остановилась у двери, из которой утром выходил Дженарро, прислушалась. Тихо… Но из узких щелей будто выбивалось едва заметное ровное голубое свечение. Будто лунный свет через цветное стекло. Она не решилась толкнуть дверь, пошла дальше, к лестнице, и едва успела укрыться под ней, узнав голос, который ожидала здесь услышать меньше всего.

Глава 25

— И все вот так закончится?

По глубоким низким ноткам Джулия тут же узнала Доротею. Ее голос снова срывался на какое-то рыдающее рычание.

Шорох ткани, звуки шагов.

— А какого исхода ты хочешь?

Фацио Соврано…

— Ты забыл все хорошее, что было? И теперь вот так запросто выставляешь меня?

— Тебя не выставляют, если ты успела заметить. Ты по-прежнему можешь остаться при моей матери. По крайней мере, пока. Но такие покои ты занимать больше не можешь.

— Из-за нее, да? Из-за этой твоей невесты? Зачем ты ее привез, Фацио? Ей никто здесь не рад.

Кажется, они остановились.

— Ты знала, что рано или поздно этим закончится. Так должно быть. Ты не можешь требовать большего.

Доротея всхлипнула:

— Я согласна на любое положение. Я согласна на жертвы, ты это знаешь. Я на многое согласна. Тебе нужна женщина, а не безмозглая девчонка. Я буду терпеливо ждать, когда Темный дар отвергнет ее. Но возле тебя. Я буду рядом, когда буду нужна тебе. Всегда рядом. Как верная рабыня. Я согласна жить даже в сторожке привратника, но не гони меня из алькова. Я этого не вынесу, Фацио.

Кажется, он усмехнулся:

— Ты так хочешь, чтобы дар ее отверг…

— Это неизбежно, ты знаешь свою родословную. Твоя мать говорит…

— …я знаю лучше тебя, что говорит моя мать. Вы обе пытаетесь выдать желаемое за действительное.

Повисла тишина, а потом послышались шаги по лестнице, прямо над головой. Джулия старалась даже не дышать, вжалась в стену. Кажется, они почти спустились. Вновь шелест юбок, шорох ткани. На мраморный пол заползало дрожащее апельсиновое пятно фонаря.

— Она тебя забавляет, да? Эта неподходящая простенькая девица… — Прозвучало едва слышно, будто Доротея давилась словами. — Но ведь все закончится, едва она побывает в твоей постели. А, может, и раньше. Ты возненавидишь ее. А она — тебя.

— Это не твоя забота.

— Фацио!

Дрогнуло пятно фонаря, послышались тяжелые шаги, которые будто удалялись. За ними раздавались мелкие шажки Доротеи. Скрип петель, хлопок дверцы. И тишина. Они вышли через потайную дверь?

— Выходи.

Джулия содрогнулась всем телом, вжалась в стену, даже задержала дыхание. Кому это он? Дженарро? Хоть бы Дженарро! Она не шелохнулась.

Фацио какое-то время стоял в молчании. Шумный выдох, неспешные чеканные шаги, которые, казалось,